Кара Томас - Где скрывается правда

– Сестре пришлось нелегко после смерти мужа, поэтому Лори стала проводить лето здесь. Алкоголь… У нашего отца тоже были проблемы.

Она вдруг спохватывается, прикрывает рот ладонью. Думаю, Мэгги еще никогда не была настолько близка к тому, чтобы признать реальность произошедшего с бутылкой водки под кроватью Кэлли. Цифры на таймере духовки отсчитывают время последней минуты.

– Я беспокоюсь о Кэлли, – говорит Мэгги. – Знаю, тебе, наверное, кажется, что у нее простая жизнь, но она плохо справляется с разочарованиями. Когда ты уехала, она плакала много дней.

После того как Кэлли перестала разговаривать со мной по телефону, я представляла себе, как когда-нибудь услышу от Мэгги подобные слова, и всегда ждала, что мне станет легче. Но нет, во мне вдруг просыпается приступ острой тоски по матери. Она так волновалась за нас с Джослин, что с годами эти волнения истощили, ослабили ее тело, забрав все изгибы и округлости, на которых в детстве часто покоилась моя голова.

Интересно, волнуется ли еще обо мне Аннетт, где бы она сейчас ни была. И, если я ее найду, увижу ли в ней еще хоть какие-то материнские черты.

После разговора с Мэгги я возвращаюсь в постель, но так и не могу уснуть. Когда утро сменяет ночь, я спускаюсь вниз, попутно замечая, что дверь в спальню Кэлли открыта и там никого нет.

На кухне, где Мэгги раскладывает уже остывшие маффины на тарелке, ее тоже нет.

– Доброе утро, милая.

– Привет, – отвечаю я, зевая. – А где Кэлли?

– По вторникам она работает в студии, – говорит Мэгги. – Учит детей вращению жезла в дошкольном лагере. Вернется домой к полудню.

Не хочу дожидаться, пока Кэлли вернется домой: я ведь еще не сходила к бывшей жене Джо Фейбера. Я надеялась застать ее до того, как она уйдет на работу, если бывшая миссис Фейбер вообще работает. Не хотелось бы с ней разминуться, иначе придется дожидаться, когда она придет обратно.

Мэгги допивает остатки кофе и ставит кружку на стол.

– Я в душ, а потом отнесу маффины Каучински. Если хочешь, пойдем вместе.

Во мне что-то как будто барахлит. Я вспоминаю, что после похорон не смогла даже подойти к семье Ариэль, и краснею от стыда.

Я запинаюсь, выговаривая слова.

– Я… собиралась перезвонить бабушке…

Технически это не совсем ложь. Со вчерашнего утра она оставила мне два голосовых сообщения.

– А, хорошо, – отвечает Мэгги. – Я все думала, когда ты с ней поговоришь. Наверняка она о тебе беспокоится.

Я улыбаюсь и возвращаюсь наверх. Мэгги обратила внимние, что я не разговаривала с бабушкой всю неделю, и я начинаю нервничать. Наверняка она заметила что-то еще. Но думать об этом мне не хочется.

Чувство вины по-прежнему терзает меня, когда я украдкой захожу в гараж за велосипедом Кэлли, дождавшись, пока Мэгги пойдет в душ. Вина, вина, вина. Я чувствую себя виноватой, потому что снова солгала Мэгги, хотя и так все время что-то от нее утаиваю. Я чувствую себя виноватой, потому что не звоню бабушке.

Порой мне кажется, что вина – единственное чувство, которое у меня осталось.

Сначала я замечаю церковь: грустное старое здание, окна разбиты и покрыты копотью. В 2001 году в подвале случился пожар от замыкания. Нужно быть человеком определенного склада ума, чтобы пятнадцать лет жить в доме напротив и не жаловаться, что это место до сих пор не снесли.

По другую сторону дороги стоит дом с забором-сеткой, протянувшимся по краю участка. Если вдруг кому-то захочется припарковаться на подъездной дорожке, придется выйти из машины и открыть ворота. Посреди дорожки, съехав на газон, стоит пикап с номерами Нью-Джерси.

Я заглядываю в почтовый ящик. Поверх стопки лежит флаер из «Покупай кипами», адресованный Мелиссе Лоренс.

Лает собака. Хлопает сетчатая дверь. С порога мне кричит женщина:

– Я же тебе говорила оставлять газеты у ворот – и все!

Ко мне несутся две страшные собаки, хлопая челюстями и повсюду брызгая слюной. Они останавливаются недалеко от ворот. Сбоку стоят три пустые стальные миски. Две собаки. Три миски.

Я застываю на месте, но не из-за собак, бросающихся на ворота. Женщина идет ко мне по подъездной дорожке. Под охотничьими сапогами хрустит гравий.

Мелисса Лоренс – это, если вежливо выразиться, женщина, которая может со всем управиться сама. Я вежливой не буду и скажу, что Мелисса Лоренс из тех женщин, кто сломает тебе нос, если ты на нее не так посмотришь.

– Ты что, глухая? – рявкает она на меня, пока собаки кружат у ее ног. Одна встает на задние лапы и кладет передние на грудь Мелиссе. Она даже не морщится под ее весом, просто отталкивает ее, поднимает пожеванную сыромятную кожу размером с мою голову и швыряет ее через двор. Собаки кидаются за ней, стукаясь боками, чтобы опередить друг друга.