Камилла Гребе - Дневник моего исчезновения [litres]

Может, Бог все-таки есть, хотя мне и сложно поверить, что ему есть дело до меня, такого противоестественного , когда в мире происходит столько всего плохого.

Магнус убирает йогурт обратно в холодильник и идет в прихожую. Его фигура пропадает в темноте. Секундой позже я слышу его тяжелые шаги на лестнице на второй этаж.

Это мой шанс. Единственный шанс.

Момент, которого я так долго ждал.

Магнус наверху.

Переодевается и собирается на встречу с Маргаретой у могильника.

И берет с собой КАМЕНЬ.

Я закрываю глаза и думаю о Ханне. О Гренландии, о бирюзовых айсбергах, покачивающихся на волнах, о П., которого она любила. Его заморозили, как гамбургеры из супермаркета, которые мы жарим на гриле летом.

Я думаю о том, как странно должно быть стареть и ничего не помнить, хотя за спиной у тебя целая долгая жизнь. И я думаю о жизни, которая может кончиться в любой момент, неважно, чем человек сейчас занят, даже если он занят чем-то серьезным, например, пишет книгу или придумывает лекарство от рака. Смерть может настигнуть тебя в любом возрасте, как настигла Нермину.

У меня болит сердце от тоски по Саге, Мелинде и папе, но больше всего по маме. Она бы знала, что делать. Она всегда знала, что делать, даже в самой отчаянной ситуации. Например, когда Мелинда упала с дерева, ударилась головой и у нее была кровь. Или когда папа так сильно напился на рождественском ужине у бабушки, что не мог даже ходить.

Мама всегда находила решение.

До того как заболела раком.

Но что делать, когда перед тобой убийца-маньяк? Не факт, что даже взрослый знает, что нужно делать.

Не факт.

Часть меня хочет упасть на пол и плакать, поддаться слабости, усталости и страху. Но другая часть слышит в голове голос, который шепчет, что нет ничего невозможного. Все можно перебороть, нужно только отпустить мысли на волю и дать им парить, как птицам. Я думаю о Винсенте, о его словах: « Отсоси мне, педик! ». О хаосе в моей голове перед тем, как во мне проснулся зверь. Как Винсент лежал подо мной, бледный от ужаса, не ожидавший, что я способен дать ему сдачи.

Невозможное только кажется невозможным, пока не найдешь в себе силы сделать шаг вперед.

А потом оно просто становится частью повседневной жизни.

Я кладу руку на дверь, чтобы открыть ее, но в тот момент, когда мои пальцы касаются холодного металла, раздаются шаги на лестнице.

Я замираю и заглядываю в щель.

Магнус проходит мимо. Снова открывается дверца холодильника, шелестит пластик.

Потом становится тихо. Тревожно тихо.

Я напрягаю зрение.

Магнус стоит ко мне вполоборота. Рот полуоткрыт, вид у него удивленный.

Потом он идет прямо на меня, поднимает руку и со всей силы толкает дверь.

Все погружается в темноту. Я слышу щелчок, с которым задвижка возвращается на место.

За окном Берит идет снег, мягко устилает землю и ели. На снегу виднеется свежий заячий след, который скоро засыплет.

Я хорошо спала, впервые за долгое время.

Я разглядываю свои ноги.

Бинты сняли, но бледная кожа по-прежнему покрыта коростой от многочисленных царапин и ссадин. Ногти синие, обломанные, мизинец залеплен пластырем.

Я одеваюсь и разглядываю свое отражение в зеркале на стене. Радуюсь, что узнаю свое собственное лицо. Курчавые волосы, когда-то рыжие, теперь седые, красные глаза.

Веснушки.

Это я, Ханне.

Есть фотограф по имени Хелена Шмиц. Кажется, Уве, мой бывший муж, водил меня на одну из ее выставок. Он обожал искусство. И чем оно было непонятнее и претенциознее, тем больше восторгов оно у него вызывало. Сомневаюсь, что он вообще разбирался в искусстве, скорее, считал, что интерес к искусству – такой же показатель статуса, как роскошный автомобиль и дорогая одежда.

Но в фотографиях Хелены Шмиц не было ничего непонятного или претенциозного.

Они были поразительно красивы и в то же время отвратительны, может, потому и отложились в моей памяти.

На выставке были представлены две серии фоторабот, в которых автор хотел показать, как природа захватывает, а точнее, возвращает себе власть над человеческими творениями.

Первая серия состояла из снимков красивых старых домов в покинутой шахтерской деревне на побережье Намибии, медленно и бесповоротно заметаемой песком. Вторая была посвящена японскому растению, привезенному в США, которое убивало местную флору, покрывало здания смертельным зеленым одеялом и медленно разрушало.

Эти фотографии показались мне красивыми, но одновременно немного пугающими. Со временем они приобрели для меня новое значение.