Сергей Протасов - Обязательно должна быть надежда. Следователь Токарев. История вторая

Дверь тихонько отворилась, плавно вошла врач Иваненко. За ее улыбкой Эдик разглядел искреннее беспокойство.

— Доброе утро! Как мы себя сегодня чувствуем, Эдуард Романович?

Он каждый раз не знал, что ответить, и отвечал про себя: «Мы чувствуем себя по-разному!» Она не понимала, о чем он думает. Плохо он себя чувствует, отвратительно! Ему страшно, обидно до слез. Впереди безнадежность, позади стыд, а сейчас отчаяние. Это если коротко. Вам интересно?

— Здравствуйте, Зинаида Иосифовна. Лучше, чем вчера.

— Хорошо. Рада, что вы держитесь молодцом. Самое главное — не падать духом и верить в выздоровление. Мы делаем все, что возможно, но многое зависит от вас. От вашего настроя.

— Я понимаю. Можно мне мобильный телефон?

— Пока нежелательно. Потерпите. Зато сегодня снимем с вас часть повязок, во второй половине дня получите свидание, — она заговорщицки покивала. — Мама? Мы ей уже позвонили. В целом процесс выздоровления идет нормально. Молодой, здоровый организм справляется.

— Я останусь инвалидом?

— Почему?

— Гематома, эпилепсия.

— Необязательно, — Зинаида Иосифовна нахмурилась. — Почему больные считают себя умнее врачей? Не знаете? Нахватаются где-то слухов. Мы делали МРТ, мозговые процессы почти в норме, кость срастается правильно, идет процесс восстановления, а гематома вообще может рассосаться сама. Такие случаи не редкость. С понедельника будете ходить еще и на физиотерапию. Вы получаете необходимые лекарства, уход и наблюдение. Послушайте, перестаньте себя истязать, в конце концов! Зла не хватает на этих нытиков! Если вы сами не будете верить, что все будет хорошо, точно останетесь инвалидом. Вы мужчина, а ведете себя как баба!

— Во сколько ко мне придут?

— После трех. Ладно, давайте я вас осмотрю. И вообще, встречайте мать сидя или стоя, походите, покажите, что живой, вестибулярный аппарат в норме. И побольше позитива!

Тревожное ожидание вечера прошло в мутной дремоте.

Когда мать вошла, он с надеждой смотрел ей за спину. Бодро поднялся и вышел навстречу.

— Ты одна? Привет, мамочка, — они поцеловались.

Она с ужасом разглядывала перебинтованную голову сына, черные круги вокруг его глаз. Господи, что они с ним сделали! Он двигался как-то угловато, порывисто, прятал взгляд.

— Одна, конечно, — Анна Вениаминовна не ожидала вопроса. — А кто должен быть?

— Я думал вы вместе придете. С папой.

— Он уехал сегодня утром, сынок. Вернулся в Москву.

— Жаль, — от расслабленности Эдик чуть не пустил слезу. — Хотел его увидеть. Почему он все время уезжает именно тогда, когда нужен? Почему, мам? Он же знал, что врачи разрешили посещения! Не понимаю.

— Он себе какого-то кота завел и с ним уехал. Выходит, кот ему дороже сына, — преодолев стыд, выдавила она.

— Какого кота?

— Котенка. Подобрал его на улице. Ты извини меня, конечно, но что-то с головой у него не в порядке. Трудно объяснить его поступки, а когда начнет говорить, то вообще хоть из дома беги. Такую околесицу несет!

— А какой он, котенок этот? Как его зовут?

— Обыкновенный. Маленький совсем, серый. Зовут Иннокентий, Кеша. Нагадил в прихожей и тюль в комнате подрал. В папином сарае, в Москве, ему будет лучше.

— Иннокентий, — неожиданно улыбка осветила лицо Эдуарда. — Иннокентий Романович Свекольников, сводный брат.

Отпущенное для разговора с мамой время истекало. Она не расспрашивала ни о чем, что потенциально могло вывести его из себя, заставить нервничать. Тем не менее ей пришлось рассказать, со слов отца, о покушении. Эдик сам кое-что помнил: грохот выстрелов, вспышки, мелькание теней, холод и снег. Сначала он наблюдал за происходящим, как в кино, не понимая, где он и что происходит, потом потерял сознание. Позднее кое-что ему объяснила Иваненко, но она просила пока не вникать: мол, всему свое время.

Дважды заходила медсестра, напоминала о необходимости заканчивать, но Анна Вениаминовна не решалась покинуть сына. «Сейчас, сейчас, — говорила она. — Буквально еще минутку». Эдик видел, как она страдает, и старался демонстрировать оптимизм.

— Иди уже, мамочка, а то запретят посещения. Иди, не переживай, я поправлюсь. И ничего не нужно приносить, только минералку, тут хорошо кормят. Я вижу, ты пироги принесла, спасибо. Отдай половину, пожалуйста, милиционеру, который меня охраняет. Ладно? Они хорошие ребята, мы часто болтаем. Наверное, правильно, что я не пошел в милицию тогда, когда мечтал, — он набрался решимости и все-таки сказал то, о чем думал в продолжение всего разговора. — Мам! Мне пока сотовый телефон не разрешают, излучения опасаются, но ты принеси мне какой-нибудь, пожалуйста, на всякий случай. Обещаю просто так ни с кем не говорить. Позвони папе, скажи, что мне очень бы хотелось с ним увидеться. Если, конечно, он сможет. Ладно?