Сергей Протасов - Обязательно должна быть надежда. Следователь Токарев. История вторая

Он продолжал лежать с закрытыми глазами, надеясь, что наваждение пройдет, когда почувствовал на себе тяжелые руки отца и ощутил глухой удар его головы по своей груди. Повернув голову, опоясанную плотной бинтовой повязкой, он увидел, что отец на коленях стоит перед кроватью, охватив ее за боковые железные ребра. Его лицо напомнило Эдику картину Ильи Репина, известную в народе как «Иван Грозный убивает своего сына».

С момента последней встречи прошло ровно три недели. Так мало и так много! Длинная люминесцентная лампа в мутном, засиженном изнутри мухами желтом плафоне, закрепленная в изголовье больничной кровати, контрастно освещала пространство внизу. Эдик вблизи рассматривал лицо отца и отмечал в нем черты, которые то ли скрылись от него тогда в Москве, то ли появились за период их разлуки.

Глубокие морщины избороздили площади на лбу, вокруг глаз, возле рта. Трехдневная кустистая щетина густо отливала сединой. Пластыри на левом ухе, на правом виске и над бровью загрязнились. Жесткая кожа лица потемнела, приобрела коричневатый оттенок. Эдик обратил внимание на большое количество угрей и прыщей, разбросанных по лицу и шее.

Весь вид отца вызывал жалость. Без бороды он выглядел каким-то голым, беззащитным. Эдик первым движением хотел было погладить его по волосам, но сдержался, мельком отметив стыд за свою брезгливость.

— Сынок мой, сынок, — тихо причитал Роман Сергеевич. — Как же это, бедный мой? Что же теперь будет? За что тебе все это?

— Папочка, сядь, мне тяжело дышать, — трагическим голосом прошептал Эдик. — Сядь, пожалуйста, на стул. Хочешь воды? На подоконнике — минеральная, и мне тоже дай бутылку.

Отец переложил со стула на подоконник принесенный им прямоугольный плоский пакет, взял себе и сыну по бутылке воды. Они попили, Эдик сел в кровати.

— Спасибо, что приехал. Мне тебя не хватало, — он прокатил холодную бутылку по лбу и щекам, стараясь скорее проснуться и разогнать действие лекарств, потом протянул ее отцу. — Я хочу, чтобы ты мне все рассказал. Возьми. Все в подробностях. Как спасал мне жизнь и рисковал собой, как помог задержать преступников. Мне представляется это похожим на сказку, даже на мультфильм.

— Мне тоже, — отец усмехнулся и грустно посмотрел на сына. — Конечно, я расскажу, хотя особенно рассказывать нечего. Ты-то как себя чувствуешь, родной?

Выцветшие, бывшие когда-то голубыми, глаза Романа Сергеевича ярко горели на темном, постаревшем лице. Эдик вдруг почувствовал в них какую-то невероятную, дикую внутреннюю силу, непоколебимую уверенность в собственной правоте. Что это? Откуда? Ему же сейчас очень плохо, хочется жалости, сочувствия, но сможет ли отец пожалеть? Собственно, он никогда этого не умел.

— Мне сейчас лучше, папа. Не хочу тебя огорчать. Все нормально! Голова болит гораздо меньше, чем первые дни. Зинаида Иосифовна, врач, говорит, что все срастается и заживает правильно. Есть, конечно, осложнения. Возможны негативные последствия, но это неважно.

— Какие осложнения и последствия?

— Разные, — как бы нехотя начал он. — Зачем тебе? Ну, хорошо, если хочешь знать — гематома в голове может со временем стать злокачественной опухолью, — в голосе зазвучала необъяснимая гордость. — Рак. Она же давит на мозг, что часто приводит к эпилепсии, приобретенному слабоумию, болезни Альцгеймера. Припадкам разным. Тут один из милиционеров, который меня охранял, — у него жена медик, он разбирается. Мы долго с ним говорили, он мне объяснял. Твой сын может стать умственно отсталым, — криво, с вызовом, усмехнулся он. — Мечтал о карьере и богатстве, а закончу в дурдоме или на кладбище. Судьба посмеялась надо мной, а твой бог отвернулся! Дали понюхать краешек больших денег и сразу врезали по носу, чтоб не привыкал. Неужели я такой плохой человек, что со мной нужно так? А, пап? Скажи мне! Кто-то же сидит на кокаине, насилует, грабит и убивает, но живет до старости в роскоши. Счастлив и сыт. А я должен остаток дней работать на лекарства, если еще возьмут на работу, — он закрыл лицо ладонями. — А то сяду под церковью, буду подаяние просить, наравне с бомжами и старухами. Да?

Отец терпеливо смотрел на распаляющегося сына, соображая, что говорить. Формулируя, он даже начал шевелить губами, не в силах больше молчать.

— Где справедливость? Где? — выкрикнул напоследок Эдик и замолчал, ожидая в ответ утешения. Хотел еще спросить, почему Иннокентий не приехал, но решил — потом, сейчас не к месту.