Уэнди Уокер - Эмма в ночи

Услышав этот рассказ от агента ФБР, а потом прочитав обо всем в Интернете, я тут же представила Люси в нашем доме на острове – в моем воображении она стояла у окна в гостиной на первом этаже и смотрела на океан. Думаю, просто искала глазами Джулиана, своего ребенка, умершего у нее на глазах. Затем мне вспомнилось, как она вела себя с дочкой Эммы, которую назвала Джулией, как ворковала с ней, как качала, усадив на ногу, как не отпускала от себя, когда готовила ужин. И как всегда была уверена в себе. Потом я вообразила Люси на том катере и подумала, что на лице ее тогда сияло удовлетворение от того, что она наконец стала матерью и восстановила таким образом несправедливость, причиненную ей Богом, родителями или Вселенной. Но конец кормового швартова все же не закрепила. Своего маленького мальчика не спасла. И карту расположения рифов тоже не посмотрела. Мне без труда удавалось воскресить ее в памяти. Такую уверенную и считающую себя достойной воспитывать этого ребенка. Не сомневающуюся в правильности совершаемых ею поступков. Уверовавшей в свою непогрешимость. Но на самом деле невнимательную и беспечную.

Я подумала о карточках, которые когда-то сделала для мамы.

Мамочка номер один! Лучшая мамочка на всем белом свете!

На мой взгляд, Люси Пратт не случайно не могла иметь детей, на то имелась какая-то причина.

Точно так же как у некоторых адвокатов, которым ни под каким предлогом нельзя доверять дела об опеке над детьми.

У меня совсем не было времени углубляться в философский аспект этой истории, размышлять о Боге, о судьбе, о том, есть ли во Вселенной высшее правосудие, – отца сразила наповал новость об обнаруженной на пристани крови, и он тут же решил, что Эмма погибла.

– Он убил Эмму! Я точно знаю! Я знаю – он ее убил! Он ее убил, а потом они взяли малышку и сбежали!

В таком духе он продолжал все утро – пока не пришли результаты анализов, утверждающих, что кровь принадлежит мужчине. Но перед этим его отчаяние в течение нескольких часов напоминало собой зияющую рану души, заглянув в которую я увидела, что надежда для моего отца – не более чем слово. Даже после моего возвращения и начала поисков Эммы он не испытывал радости, видя меня или ожидая найти старшую дочь, потому что слишком боялся нас опять потерять, понять, что нам причинили боль, или осознать, что мир на всех парах несется навстречу яростному апокалипсису. Папа не мог даже позволить себе быть счастливым. Не могу точно сказать, когда он таким стал – после того, как мама изменила ему с мистером Мартином и бросила, или раньше. Вполне возможно, именно эта его черта ее к этому и подтолкнула.

Уитт тоже заглянул в эту рану. Когда нам сообщили последние новости, мы собрались у папы. Уитт, парень сильный, цыкнул на отца, когда тот заплакал. Мы сидели на кухне, поэтому он просто встал на колени перед его стулом и велел замолчать. Папа вытер слезы и пошел в свою комнату лечь. Не сомневаюсь, что перед этим он покурил травки или принял лекарство, потому что очень хотел уйти, а я по себе знаю, что когда человек чем-то очень расстроен, нельзя просто лечь и расслабиться без помощи тех или иных средств. Осуждать его за это нельзя. Я и сама пила прописанные доктором Николсом пилюли.

Когда за ним закрылась дверь, Уитт сел вместе со мной за стол и прямо спросил, сказала ли я правду о той ночи, когда покинула остров, и об обстоятельствах побега.

Все, что я ему рассказала, соответствовало действительности. Усиленно подчиняя себе Рика, я одновременно продумывала вторую часть плана, которую предстояло осуществить в стенах дома Праттов. Люси принимала снотворное, храня его в ванной. Я понимала, что мне обязательно нужно будет до него добраться. Поэтому стала очень хорошей девочкой. Была счастлива, что жила с Праттами. Осознала ошибку, которую допустила, попытавшись бежать.

Наконец они перестали за мной следить. И беспокоиться на мой счет. Просто отвлеклись на другие дела.

Мне трудно вспоминать безумие, охватившее меня в ту ночь, когда таблетки Люси наконец оказались в моем распоряжении. Нескончаемые дни страха. Нескончаемые дни мечтаний. Нескончаемые дни притворства и ненависти к себе за каждое подлинное чувство, испытываемое к кому-то или чему-то в этом проклятом месте. Нескончаемые дни тоскливых взглядов на материк, такой близкий, но все же недоступный. И нескончаемые дни секса с мужчиной, которому я лгала, что любила, хотя на самом деле каждый раз пыталась смыть с кожи любые воспоминания о нем.