Тим Каррэн - Кожное лекарство

Его бледное лицо с заострёнными скулами напоминало обтянутый кожей череп, на котором яркими светлячками горели глаза.

Кобб выхватил кольт и, коротко хохотнув, всадил Барлоу пулю прямо промеж глаз, и тот рухнул замертво на пороге хижины.

— А теперь, — повернулся он к Нулану, — почему бы тебе не присоединиться ко мне за ужином? Что скажешь?

Пистолет выпал из ослабевших рук Нулана, и мужчина начал всхлипывать. То, что горело в глазах Кобба, заставило его подчиниться.

Спотыкаясь, он побрёл к столу, глядя перед собой остановившимся взглядом, полным слёз. Он сел и молча наблюдал, как Кобб снял ногу с вертела и начал её нарезать.

А затем они приступили к трапезе.

Нулан бездумно тыкал вилкой, жевал челюстями, сглатывал, но мозг его превратился в желе. Он ел и ел, а Кобб наблюдал за ним, держа перед собой за волосы голову Глира. И самое ужасное было то, что Глир говорил. Это белое сморщенное лицо говорило…

Глаза вращались в глазницах, а чёрный язык то и дело облизывал губы.

Кобб задавал ему вопросы, и он отвечал сухим, свистящим голосом, рассказывая, каково было внизу, в этой черной смертельной яме, и как все родственники Нулана горели там вместе с ним.

А некоторое время спустя, когда голова Глира закричала, а хижина наполнилась поющими и скандирующими голосами индейцев, Кобб перерезал Нулану горло и выпотрошил его.

* * *

Весной Кобб пешком спустился с гор, и его парфлеш[1] был по-прежнему до отказа набит вяленым человеческим мясом.

После этих событий большинство его путешествий остались неизвестными. Известно лишь, что он собрал команду кровожадных убийц с такими же наклонностями и вкусами, как у него самого. Что они сопровождали его обратно в Миссури, где ему нужно было кое-что забрать.

А позже Кобб отправился к шошонам, теперь уже точно зная, что у него с ними есть кое-что общее.

И где-то по пути он услышал о шамане Змеев по имени Дух Луны…

ЧАСТЬ ЧЕТВЁРТАЯ

ХОРОШИЙ, ПРОКЛЯТЫЙ, БЕЗУМНЫЙ

— 1-

Уиспер-лейк.

Когда Тайлер Кейб встал с кровати и выбрался на улицу, был уже разгар дня, но его всё ещё мутило от воспоминаний об убитой проститутке.

Он стоял перед постоялым двором «Святой Джеймс» и вдыхал холодный воздух, спустившийся с горных вершин.

К этому моменту он не провёл в Уиспер-лейк ещё и суток. В это сложно было поверить.

Мужчина думал о безумном Орвилле дю Чене.

О Джексоне Диркере.

Обо всех странных историях про нападения животных, о которых ему рассказал в «Оазисе» бармен Карни.

О техасском рейнджере Генри Фримане.

О сэре Томе из Англии.

О Вирджиле Клее, лежащем в луже собственной крови.

О тюрьме и Чарльзе Седобровом.

И о Миззи Модин, естественно.

Все эти мысли смешались в его голове, заставляя её гудеть и болеть.

Кейб закурил.

«Интересно, что будет дальше?»

Облизнув губы, он двинулся вниз по грязной, изрытой колеями улице, осматривая город.

Сейчас он в первый раз действительно на него смотрел. Уиспер-лейк был похож на все другие шахтёрские поселения, через которые он проезжал — скопище грязных людей в переполненном городке.

Высоко над городом, цепляясь за возвышенности и окутанные туманом склоны, виднелись вырисовывающиеся стальные копёры[1] и подъемники, выступы разнообразных зданий и возвышающихся навесов. Оттуда постоянно доносился треск, грохот и лязг, словно землю потрошили наизнанку для добычи серебра.

Повозки с рудой постоянно двигались от желобов к нависающим вышкам у самого озера… и там постоянно клубился серый, ядовитый дым, который вырывался из труб и оседал обратно на землю, загрязняя всё вокруг.

Постепенно город превращался в огромную грязную выгребную яму.

Поселение не имело никакого плана постройки — просто беспорядочное скопление бревенчатых зданий и магазинчиков с навесами, палаток и деревянных лачуг с крышами из тростника и веток кустарников; меж построек вился лабиринт пересекающихся грунтовых дорог, которые ныряли в небольшие овраги и взбирались на невысокие холмы.

Нет, в городке было несколько кирпичных зданий и сложная система дощатых тротуаров. Но в Уиспер-лейк гостиницы беспорядочно чередовались с мотелями, пробирные конторы — с салунами, бордели — с церквями, а лесопилки — с зажиточными особняками, и всех их объединяла единая ветка Тихоокеанской железной дороги.

Всё — от уборной до мясного рынка — было загрязнено сажей из шахт и очистительных заводов.