Камилла Гребе - Оцепенение

Ханне умолкает.

– Это же ужасно, – всхлипывает Малин и закрывает лицо руками.

– Она была не в силах пережить смерть Юнаса, – продолжает Ханне, не обращая внимания на реакцию Малин. – И, чтобы заполнить пустоту, заменила сына его помощником. А дальше все повторялось по одному сценарию. Смотрите сюда.

Она открывает пост, опубликованный шесть месяцев назад.

Коммуна приняла решение, что нам достаточно трех часов помощи в день. Из-за этого ни я, ни мой бойфренд не можем работать полный день. Помогите нам – переведите деньги на номер, указанный ниже. Любая сумма пригодится! Заранее спасибо всем чудесным людям, отозвавшимся на этот крик помощи!!

– Она просила подаяния в Интернете и обманным путем получала различные социальные пособия. Не знаю, о каких суммах идет речь, но это, должно быть, тоже подталкивало ее искать новых жертв на место Юнаса.

Малин утирает слезы.

– Простите мою чувствительность. Но как такое вообще возможно? Кто способен на такую жестокость?

– Психически нездоровый человек, – спокойно отвечает Ханне, пригубляя горячий чай. – С серьезными отклонениями. Сюзанна умела манипулировать людьми. Лгала всем и каждому. Это указывает на асоциальное поведение.

Мы снова молчим. Сложно поверить в то, что кто-то способен навредить собственному ребенку, чтобы сделать свой блог самым популярным. Это просто безумие какое-то.

– Если хотите получить диагноз, я могу вам его озвучить, – продолжает Ханне и постукивает ручкой по столу.

Я киваю.

– Делегированный синдром Мюнхгаузена. Münchhausen by Proxy , – с довольным видом объявляет она. – Это когда человек причиняет вред другому, часто своему ребенку, а потом звонит врачам, чтобы предстать спасителем. Все ради внимания, которое ей или ему оказывают в такой ситуации. Внимание как наркотик. Больной родитель не в силах остановиться. И не важно, реальное ли это внимание или виртуальное. Возможно, мы впервые сталкиваемся со случаем виртуальной зависимости, если так можно сказать. Но явно не в последний раз. Наша жизнь меняется, и нас ждут тяжелые времена. Хорошо, что я до них не доживу.

Она поднимает глаза к потолку.

Звонит мобильный Малин.

– Простите, – извиняется она и выходит в соседнюю комнату.

– Жаль, что она умерла, – говорит сама себе Ханне. – Было бы любопытно пообщаться с ней.

Малин возвращается.

– Они нашли еще одно тело.

– Самуэль? – спрашиваю я, чувствуя, как последняя надежда угасает внутри.

Малин качает головой.

– Нет, этот человек умер много месяцев назад.

– Юнас?

Малин кивает.

– Да, они так думают. Знаешь, где они его нашли?

Я качаю головой.

– Под клумбой с розами. Она там его закопала и засадила розами. Видимо, хотела, чтобы он был рядом.

Двое суток я прочесывала Мархольмен. Обследовала скалистое побережье, заглядывала в расщелины. Искала под листьями папоротника, под соснами, под елями, под упавшими деревьями. Методично осматривала сады и бесцельно бродила по лесу.

Но моего Самуэля нигде не было.

Толстый полицейский Манфред приезжал вчера уговаривать меня вернуться домой. Сказал, что я ничего не могу сделать. Что они прочесали местность, и Самуэля тут нет.

Его нет в живых.

И когда он это сказал, меня прорвало. Вся в слезах я рухнула на траву рядом с машиной. Я чувствовала сухую колючую траву под щекой и холод земли – предвестник скорого горя.

Я не могла объяснить ему, почему мне нужно остаться на Мархольмене, и не стала пытаться.

Что я могла сказать?

Что Самуэль – мой ребенок? Что я носила его под сердцем? Что я бесчисленное количество раз предала его?

Нет.

Я поехала домой. Приняла душ. Немного поела.

Я сделала ошибку, включив телевизор. Там говорили об убийствах, о Самуэле. По телевизору показали интервью с Бьянкой Диас, подругой одной из жертв. И ее сдержанное отчаяние вырвало меня из апатии, заставило действовать. Мне хорошо известно, каково это – растить ребенка в одиночку.

Я нашла ее адрес в Интернете и поехала к ней домой в Юрдбру. Повесила спортивную сумку на дверь, позвонила и убежала.

Наверно, пыталась таким образом искупить грехи, чтобы вернуть Самуэля.

Потом я вернулась на Мархольмен. Не могла сидеть дома, не зная, где мой ребенок.

Я зажмуриваюсь и открываю шоколадную вафлю, прихваченную из дома. Отламываю кусочек и кладу в рот. Открываю глаза и смотрю на дрозда в клетке рядом с машиной. Ветер треплет газету, которой выстелено дно клетки.