Дж Делейни - Верь мне [litres]

– Того Стравинского, который спровоцировал в свое время бунт?

Я киваю.

– И мы говорили о том, должна ли быть в искусстве самоцензура. Нормально ли показывать самоубийство на сцене, если таким образом мы можем побудить кого-то из зрителей повторить этот поступок. В большинстве этих дискуссий Лоренс и Няша оказывались на противоположных сторонах. Няша считает, что мы все должны нести ответственность за наши действия, а Лоренс утверждает, что мы не можем отвечать за поступки других людей.

– Это очень напоминает один из моих семинаров первого года, – говорит Патрик со вздохом.

Я смотрю, как он идет на кухню и начинает доставать ингредиенты из шкафов.

– Многие режиссеры так начинают. Потом мы перейдем к играм на доверие.

– Игры на доверие, – повторяет он, глядя на меня с улыбкой. – Мы с тобой, насколько я помню, играли в некоторые.

– Верно. Полагаю, их в свое время предложила Кэтрин.

Патрик кивает.

– Я сегодня видела Фрэнка Дурбана, – небрежно добавляю я.

– Фрэнка? Где?

Патрик выглядит удивленным.

– Морнингсайд-парк. Он наблюдал, как я бегаю.

Патрик хмурится.

– Маловероятно.

– Ну, я точно видела его.

– Как близко он находился от тебя?

– Достаточно близко, – отвечаю я, внимательно наблюдая за ним. Если бы они обсуждали это, Фрэнк бы все преуменьшил.

Фрэнк

Она была недостаточно близко, чтобы меня рассмотреть. Просто скажи ей, что она, должно быть, ошиблась.

– Как странно, – говорит Патрик, поворачиваясь к холодильнику. – Я думаю, это происшествие не давало ему покоя из-за судебного процесса и всего остального.

Патрик достает немного эстрагона и начинает рубить его.

– Да, и как же идут дела? – спрашиваю я так же небрежно.

– Как всегда бывает в этих случаях – медленно.

Он останавливается с ножом в руке.

– Кстати, Клэр, мой адвокат хочет, чтобы доктор Феликс написал отчет о твоем психическом здоровье. Хорошо?

– Да, конечно.

– Очень важно подчеркнуть, сколько страданий тебе причинила нью-йоркская полиция, но мы, вероятно, должны попытаться преуменьшить любое предположение о паранойе.

– О, это очень умно, – говорю я.

– Ты сейчас вообще о чем?

– Твой адвокат, – объясняю я. – Очень умно с его стороны подумать об этом.

– Ну, я ему и плачу за такие умозаключения.

Патрик хмурится.

– Клэр, все в порядке?

– Я знаю, что ты все еще работаешь на полицию, – без обиняков заявляю я.

– Что-что? – Он выглядит искренне озадаченным.

– Спектакль. Ты ведь написал эту пьесу как приманку.

На мгновение он выглядит настороженным.

– Это была идея Кэтрин, не так ли? – наступаю я. – Она думает, я все сделаю ради такой роли. Я должна признать, она права. – Я хватаю телефон. – Слышишь, Кэтрин? Ты была права.

– Клэр, – озабоченно говорит Патрик, кладет нож и подходит ко мне. – Клэр. Что происходит? Ты говорила до этого, что скучаешь по нашим играм. Это что, тоже игра? Ты изобретаешь что-то несуществующее, просто чтобы иметь побольше проблем? Или действительно веришь в эту чушь? Честно говоря, ты меня пугаешь. – Он делает глубокий вдох. – Да, я написал пьесу как приманку, в каком-то смысле. Я написал ее, потому что хотел видеть тебя рядом со мной. Это – единственная вещь, которая могла произвести на тебя впечатление.

«Ох, Патрик, Патрик – думаю я. – Даже твое красивое имя звучит скользко. Патрик – шляпа фокусника. Хитрый Патрик. А мое имя – Клэр – легче воздуха».

– Докажи, что не работаешь с ними! – прошу я.

– Черт возьми, Клэр, как же я могу доказать?

Лицо Патрика напряжено от гнева.

– Не знаю, – отвечаю я. – В этом и есть основная проблема. Тем более, как мы можем снова доверять друг другу, если оба знаем, как хорошо лжем?

На репетициях мы переходим к играм. Игра «Стенка»: вы бежите на стену с завязанными глазами и полагаетесь на коллег-актеров, которые должны вас поймать. Зрительный контакт, который возникает, когда вы соединяетесь и смотрите друг другу в глаза, вызывает взрыв чувств: дружбы, похоти и зависти.

Глядя на Лоренса, я думаю: невероятно, ведь он понятия не имеет, что я сейчас о нем думаю.

А еще – «Глиняная игра», в которой один актер изображает статую, а другой должен вылепить ее, двигая ее конечностями, регулируя выражение, чтобы показать определенную эмоцию, которой статуя не обладает. Няше в процессе ваяния достается слово «томная», и я удивляюсь, как могу изменить баланс ее тела простым толчком по плечу. Она как прекрасно сделанная машина – все в идеальном противовесе.