Дж Делейни - Верь мне [litres]

Доктор Лэтэм кивает.

– А работа, которую вы проделывали для той юридической фирмы? Что вы чувствовали тогда? – спрашивает доктор, и я понимаю, что для нее это весьма важный вопрос.

Я делаю удивленное лицо:

– Это была дерьмовая работа, которая оплачивала мою аренду.

– И все, Клэр?

– Послушайте, – говорю я, немало раздраженная ее настойчивостью. – Эти женщины думали, что если я могу так легко обольстить их мужей, то они не стоят того, чтобы жить с ними, но реальность такова, что любой другой мужчина на их месте поступил бы так же. Таковы мужчины.

– Думаю, это довольно циничная точка зрения. Может, женщины просто хотели доверять своим партнерам?

– Тогда они и должны доверять им, не проверяя на вшивость. Мужчина думает членом. Смиритесь с этим.

– Любой мужчина, Клэр? – тихо спрашивает доктор Лэтэм. – Или мужчины, похожие на вашего приемного отца?

Я смотрю на врача. Я наконец-то поняла, к чему она клонит.

Я

Моя работа… По вашему мнению, я просто разыгрываю историю своего детства?

Я чувствую, как на глаза наворачиваются слезы.

Я

Я разрушаю чужие семьи, точно так же, как была разрушена моя. Наказываю этих людей, потому что в детстве рядом со мной никого не было. У меня не было любящего отца. В моей жизни главенствовал лишь какой-то скользкий извращенец, желавший меня пощупать.

Слеза капает мне на щеку. Я смахиваю ее.

Кэтрин Лэтэм поднимает руки и, к моему удивлению, медленно и сардонически аплодирует.

– Очень хорошо, Клэр. Конечно, все это – фрейдистская чушь, но я по-настоящему впечатлена тем, как вы восприняли мое предложение и воспользовались им, а слезы – приятный бонус.

Доктор бросает мне пачку салфеток и что-то помечает в блокноте.

– Давайте-ка перейдем к вашей сексуальной жизни. Полагаю, разговор о ней займет некоторое время.

Наконец мы снова в комнате с детективом Дурбаном, и он выжидающе смотрит на доктора Лэтэм.

– Итак, – деловито говорит доктор, – она не уверена в себе, импульсивна, эмоционально хрупка и не сдержанна, не может справиться с отказом и, хотя с большим трудом пытается это скрыть, все равно жаждет одобрения как наркоман, страстно желающий получить дозу. Что я могу сказать, Фрэнк? Она – актриса. С другой стороны, это быстрая, наблюдательная, талантливая и храбрая девушка. Вопреки моему здравому смыслу, я думаю, в данном случае нам действительно стоит попробовать.

Она ведет меня в конференц-зал, расположенный в том же здании. Он все еще завален старыми кабелями от кого-то из прежних хозяев.

– Двенадцать лет назад Патрика Фоглера допрашивали в связи с исчезновением Констанс Джонс, проститутки.

Доктор Лэтэм выводит на экран фотографию молодой чернокожей женщины. Женщина с вызовом смотрит в камеру. Я понимаю, что это полицейский снимок.

– Ее видели садящейся в машину, похожую на машину Фоглера, но свидетель не располагал номерным знаком, и отсутствовали какие-либо улики. Констанс так и не нашли. Патрик заявил о своей невиновности, и никаких обвинений предъявлено ему не было.

Она меняет картинку. Еще один снимок.

– Четыре года спустя тело другой проститутки было найдено в пустом доме недалеко от университета в Массачусетсе, где преподавал Фоглер. Оно было обезглавлено. Голова и тело были размещены отдельно друг от друга. Опять же, не было ничего конкретного, что связывало бы Патрика с этим преступлением.

– Ну, если нет никакой связи… – говорю я.

Доктор Лэтэм поднимает палец.

– Кроме одного момента, настолько тонкого и косвенного, что он никогда не мог быть использован в суде.

Она протягивает мне книгу, и я сразу узнаю томик, который дал мне Патрик. «Цветы зла», перевод Патрика Фоглера.

– Страница пятьдесят шесть, – говорит мне доктор Лэтэм. – Прочтите вслух, пожалуйста.

Озадаченная, я выполняю ее просьбу.

Я

Я резко останавливаюсь. Теперь я понимаю, почему доктор попросила меня прочитать именно это стихотворение. Безглавый труп… Я слышу щелчок и поднимаю голову. Доктор Лэтэм воспроизводит на экране новые изображения. Ужасные, ужасные образы. Такие гротескные, что я отворачиваюсь от экрана, но один из них отпечатывается все-таки в моем мозгу. Отрубленная женская голова находилась среди толстых церковных свеч. На ней все еще были большие серьги-кольца. Глаза частично закрыты: видны зеленые тени от век. На лице застыло выражение покорности судьбе.