Симона Сент-Джеймс - Сломанные девочки [litres]

– Джейми, почему тут написано, что в Айдлуайлд-холле ведется строительство?

– Потому что оно ведется. Они начинают на следующей неделе. Два года назад участок продали, и новый хозяин вступает во владение. Насколько я слышал, они собираются там все реставрировать.

– Реставрировать? – Фиона моргнула, стараясь запомнить надпись на воротах. – И что здесь будет?

– Новая школа, – ответил Джейми. – Они все починят и снова откроют школу-интернат.

– Что?

– Я не хотел тебе об этом говорить, Фи. Я знаю, как много для тебя значит это место.

Фиона сделала шаг назад, все еще глядя на надпись. Реконструкция. На поле для хоккея, где лежало тело Деб, будут играть девочки. Старые здания снесут, на их месте построят новые. Соорудят парковку, возможно, расширят дорогу. Она знала это место – место гибели Деб – как свои пять пальцев, а теперь его не станет.

– Черт! – воскликнула она, снова разворачиваясь и идя к машине. – Я еду домой. Позвоню тебе завтра.

Бэрроне, Вермонт

Октябрь 1950 г.

Когда Кейти Уинтроп впервые увидела Айдлуайлд-холл, она чуть не расплакалась. Она ехала на заднем сиденье семейного «шевроле» и смотрела на дорогу через просвет между плечом отца (в сером костюме) и матери (в креповой блузке). Когда в конце Олд-Бэрронс-Роуд показались большие черные ворота, Кейти внезапно почувствовала, как к глазам подступили слезы.

Ворота были открыты – а это, как она вскоре поняла, случалось нечасто. Отец молча въехал в ворота и продолжил путь по неимоверно длинной, грязной подъездной дороге. Кейти во все глаза смотрела на выросшее перед ними здание – главный корпус школы – высотой в три этажа и бесконечно длинное, с вытянутыми остроконечными окнами, похожими на ряд зубов, нарушаемый лишь портиком над входной дверью. Стоял август, воздух был густым и жарким, духота предвещала дождь. Чем ближе они подъезжали, тем больше Кейти казалось, что они едут прямиком в пасть зданию. Она судорожно сглотнула и старалась сидеть прямо и тихо, а огромное серое строение впереди все росло и росло.

Отец остановил машину, и на секунду повисла полная тишина – слышен был только стук двигателя. Айдлуайлд-холл выглядел мрачным, без каких-либо признаков жизни. Кейти посмотрела на маму, но та, повернув голову, глядела в окно невидящим взглядом. Кейти сидела так близко, что могла рассмотреть мамин макияж.

– Простите меня! – хотелось ей сказать. – Пожалуйста, не оставляйте меня здесь. Я не смогу. Пожалуйста, простите.

Но она промолчала.

– Я возьму твои вещи, – сказал отец.

Это было два года назад. Теперь Кейти привыкла к Айдлуайлду: к длинным обшарпанным коридорам, пахнущим плесенью и девичьим потом, к окнам, которые зимой по краям затягивало изморозью; к влажному, рыхлому запаху, который круглый год стоял на поле для хоккея на траве; к школьной форме, не менявшейся с момента основания школы в 1919 году.

Другие девочки охотно подчинялись Кейти. Она была их лидером – темноволосая, красивая, немного агрессивная и храбрая. Не то чтобы она стала популярной в школе, но пару раз ей приходилось пускать в ход кулаки, и она легко побеждала. Если ты умеешь показать себя, то ты уже наполовину победила, и Кейти неуклонно придерживалась этого правила. В интернате для брошенных девочек нелегко выжить, но Кейти сжала зубы, и у нее получилось. С родителями она виделась два раза в год – летом и на Рождество. Она так перед ними и не извинилась.

В общежитии, которое называлось Клейтон-холл, девочки размещались по четверо в комнате. Никогда нельзя было знать наверняка, с кем тебя поселят. Одна из первых соседок Кейти, девочка с вечно спутанными волосами из Нью-Гемпшира, утверждала, что происходит из семьи настоящей салемской ведьмы, и любила бесконечно напевать что-то себе под нос, сидя над учебником латыни. При этом она так яростно грызла ноготь на большом пальце, что Кейти начинала задумываться, насколько это веский мотив для убийства. После того, как «салемская ведьма» уехала, ее место заняла длинноногая кучерявая девочка, чьего имени Кейти не запомнила. Почти каждую ночь она тихо рыдала в подушку, пока однажды крупная и всегда чем-то раздраженная Шарлотта Кэнкл не встала с кровати и не сказала:

– Прекрати уже реветь, ради бога, не то скажу девочкам, чтобы они тебя подержали, а я расквашу тебе нос.

Никто ей не возразил. Плачущая девочка с тех пор вела себя тихо, а через несколько недель покинула комнату.