Саймон Лелич - Комната лжи [litres]

Сюзанна это понимает. Она представляет себя на полу, сломанную в стольких местах, что не сосчитать.

– Пожалуйста, – говорит она, когда Адам склоняется над ней. Остатки света, проникающего через окно, окрашивают его лицо в призрачный белый, цвет выкопанных костей. – Пожалуйста, – не сдается Сюзанна. – Эмили. Просто скажи мне, что ты сделал с Эмили. Ты… она…

– Она что? Что, Сюзанна? Мертва ли она? Ты об этом спрашиваешь? Умерла ли твоя дочь так же, как и сын?

Слова вырываются, как еще один удар Сюзанне под дых.

– Если я не скажу, ты можешь никогда не узнать, – протягивает Адам. – Потому что у тебя есть шансы не узнать. Есть вероятность, что тебе придется прекратить эту вторую жизнь, так и не узнав, что случилось с твоим вторым ребенком. – Он снова жутковато улыбается. – Должен сказать, мне это нравится: мысль, что тебе придется жить в неведении. Как я жил так долго. Как я был вынужден жить из-за тебя.

Сюзанна садится из последних сил.

– Они тебя найдут, – возражает она. – Поймают. Если ты ничего мне не расскажешь, я пойду в полицию, и они заставят тебя рассказать, где она.

– Ха. Что я отлично умею, так это исчезать. Может, потому, что меня никогда и не было.

Сюзанна издает не совсем человеческий звук. Плачущий, что-то среднее между писком и завыванием.

– Пожалуйста, – умоляет она. – Просто скажи, где моя дочь. Ты своего добился. Правда. Теперь я все поняла. Не наказывай Эмили за то, чего она не совершила. Она еще даже не родилась, когда все произошло!

Адам мрачнеет.

– Я тоже. – Он смотрит на нее, губы кривятся в узкой усмешке. – Ты понимаешь, что даже если найдешь ее, ты не сможешь ее вернуть.

– Что? Что это значит?

– Было так много вариантов, вот в чем проблема, – говорит Адам. – Понимаешь, она сама так захотела. Отчаянно хотела последовать за мной, куда бы я ни повел ее. Я подумывал запереть ее где-нибудь в подвале, как ту девчонку по телевизору. Думал столкнуть под поезд. А как здорово было бы проткнуть ее одним из ножей с крючков у тебя на кухне и оставить ее тело там, чтобы ты его нашла.

Сюзанна стонет.

– Но в итоге я выбрал самый простой путь. Самый очевидный. И боюсь, самый болезненный. Мне почти жаль, что я не увижу твоего лица, когда ты все обнаружишь. Если, конечно, это вообще произойдет.

Адам подбирает сумку и перекидывает ее через плечо. Находит, куда упал нож, подбирает его. Последний раз смотрит на Сюзанну, изломанной куклой лежащую на полу.

– Адам, подожди, я…

– Прощай, Сюзанна.

Она смотрит на его спину, он идет к двери. Открывает рот, закрывает, опять открывает.

– Твоя мама, – наконец произносит она.

В движениях Адама что-то меняется.

– Я думала о твоей маме, Адам, – продолжает Сюзанна. – И мне кажется, ты все не так понял.

Адам оборачивается, потом поворачивается всем телом.

– Не надо, – отвечает Адам. – Ничего больше.

– Она сменила имя, – с нажимом говорит Сюзанна, потому что ей уже нечего было терять. – Она вышла замуж за любовь своего детства, единственного, кому могла доверять. Возможно, она даже не любила его, не так, как он любил ее. Но они вместе уехали, спрятались, бросили свои семьи. Ради тебя, Адам. Она защищала тебя.

Адам внезапно оказывается над ней.

– Я же сказал, не надо. – Он нацеливает нож ей в левый глаз. – Мы это уже прошли, в эту игру мы уже играли. Ты знаешь, как все закончится.

Она знает. Они оба. Но в прошлый раз Сюзанна ошибалась. На этот раз она уверена, что права.

– Твоя мама заболела не по своей воле, Адам. Она не хотела оставить тебя одного. Но она оставила собственную жизнь ради тебя. Оставила карьеру. Свой шанс на справедливость, репутацию, на все. – Сюзанна сглатывает. – Если она правда не хотела тебя и оставила только из-за веры, то почему не отдала сразу? Она боролась за тебя. Боролась, чтобы сохранить тебя.

Сюзанна чувствует, как что-то потекло по ее щеке, но не может сказать, вода это или кровь. Нож Адама так близко, что лезвие расплывается пятном.

– Даже отец защищал тебя от правды. Возможно, он причинял тебе боль, – быстро добавляет Сюзанна, заметив гримасу Адама. – Но он никогда не предавал твою маму. Он никогда не изменял ее любви к тебе. Он знал, как много ты для нее значишь, именно поэтому он скрывал от тебя правду. Если бы он рассказал, он бы предал ее доверие.

Первый раз Адам оставался неподвижен. Весь сеанс он ходил, дергался, крутился, будто движение выдавливало из него злость. Это хороший знак? Он слушает? Или просто готовится к прыжку?