Блейк Пирс - Идеальный квартал

Подошла официантка, но Эрнандес отогнал ее жестом. Она ушла, не сказав ни слова.

– Мама стала очень ревнивой, – продолжила Джесси. – Она стала обвинять его в использовании домика в качестве места для любовных утех. Сейчас я понимаю, что, скорее всего, она как-то проследила за ним, пока я была в школе, и увидела, что он ехал туда с женщиной. Но она никак не могла предположить, что эта женщина оказалась его будущей жертвой. Думаю, подобное обвинение оборвало в его душе какую-то ниточку. Подозрение в супружеской измене сильно оскорбило его. Вот он и привез нас туда, чтобы показать правду. По всей видимости, он и не стремился скрыть, что является серийным маньяком. Обида за то, что его назвали бабником, оказалась гораздо сильнее. Он отвез нас туда в пасмурный, снежный день посреди зимы. Я до сих пор помню, как вышла из машины и пошла в домик. Мои изношенные кроссовки не спасали от холода, а мокрый снег просачивался сквозь них, тут же намочив носки. Я не оделась должным образом для такой поездки. Как только мы вошли внутрь, он открыл дверь в подвал и велел нам спуститься. Помню, что еще удивилась наличию подвала в одинокой хижине в лесу. Когда мы спустились, там было совершенно темно. Он зажег керосиновую лампу. В этот момент мы и увидели их – мужчину и женщину, прикованных голыми к несущей балке крыши подвала. Видимо именно к ней и приревновала мама.

Эрнандес собирался сделать глоток кофе, но остановился на этих словах, отставил чашку и положил ладони на стол.

– Мужчина выглядел так, словно провел там уже несколько дней, – продолжила Джесси. – Он был сильно истощен и по всему телу виднелись порезы, точнее разрезы. Когда мы вошли, он с трудом поднял голову. Женщина, по всей видимости, появилась там лишь накануне. У нее было гораздо меньше ран и повреждений. Энергии еще хватало для испуга. Я услышала приглушенный крик и обратила внимание, что у обоих виднелись кляпы.

Эрнандес тяжело сглотнул, стараясь не выглядеть ошеломленным.

– Мама начала кричать, – сказала Джесси. – Тогда отец приложил к ее лицу пропитанную чем-то тряпку. Она притихла и обмякла в его руках. Затем он отнес ее наверх и велел мне следовать за ними. Я едва могла идти, но сделала так, как он требовал. Он приказал мне сесть на деревянный стул в гостиной, раздел маму и принялся связывать ее так же, как и остальных. Я была настолько испугана, что даже не подумала о том, что надо бежать. Он пристегнул ее наручниками к деревянной балке и оставил висеть.

Эрнандес уткнулся лицом в собственные руки. Джесси задумалась, сможет ли он осознать случившееся.

– Ты в порядке? – спросила она.

– Нет, – покачал он головой. – Но продолжай.

Она так и сделала.

– Отец объяснял мне, что в мире слишком много зла и он пытается искоренить его. Помню, что спросила его, не является ли подобная работа аналогичным злом. Он ответил, что даже грешнику приходится спасать всех. Я сказала, что мамочка не плохая и что ее не нужно уничтожать. Он же ответил, что зло в ней есть, но пообещал, что постарается выгнать его и убьет ее лишь в случае крайней необходимости. Собственно именно этим он и занялся. Между пытками и убийством людей в подвале, он приходил «проверить» маму, периодически поджигая ее или нанося порезы ножом. Я не помню, чтобы он сделал что-то особенное, чтобы «избавиться от зла». Он также не задавал никаких необычных вопросов. Хотя, в любом случае, у нее во рту все время была тряпка и она бы попросту не смогла ответить.

Пожилая женщина, сидевшая за столиком рядом, резко встала, бросила на стол десятидолларовую купюру и вышла, оставив половину обеда. Подойдя к двери, она бросила на Джесси неодобрительный взгляд.

«Думаю, мне следует понизить голос».

– Он несколько раз уходил, пока мы были там, – продолжила она едва различимым шепотом. – Помню, как смогла ослабить веревки на руках и ногах настолько, что могла сбежать. Но это означало бы оставить маму, а я не могла так поступить. Кроме того, я понятия не имела, когда он вернется. Каждый раз он приходил с новыми жертвами, которых сразу тащил в подвал. За это время он привез трех новеньких. На протяжении примерно десяти дней, которые мы провели там, он жестоко издевался и убивал их всех по одному. Затем он переключился на мою маму.

К ним снова подошел официант.

– Дайте нам еще пару минут, – тихо сказал Эрнандес, не сводя глаз с Джесси.

– Он начал шептать ей на ухо что-то безумным голосом, – вновь продолжила она. – Взял свой охотничий нож и сказал, что распотрошит ее по частям. Тогда я и решила бежать. Это был единственный способ остановить его от убийства моей матери. В общем, как только он отвернулся, я выскользнула из домика. Я и предположить не могла, что он сразу же заметит, поскольку был полностью сосредоточен на маме. Но, в конце концов, я услышала, что он преследует меня. Я была босой, совершенно замерзшей, потерянной и абсолютно не понимала, куда бежать. В результате я выскочила на обрыв, с которого открывался вид на бурную, частично обледенелую реку. Я решила прыгнуть, но не смогла. Он схватил меня и отнес обратно. Затем он привязал меня и приклеил скотч к векам так, что я не могла закрыть глаза. Он сказал тогда: «Ты должна увидеть это, Пчелка. Ты должна знать правду». Он называл меня Пчелкой. Потом он несколько раз вонзил нож в тело моей матери. А затем им же порезал и меня.