Таррин Фишер - Все его жены

Оставив сумку на переднем сиденье, я выхожу из машины и иду по тротуару, восхищенно разглядывая дома. Они похожи на пряничные домики: широкие башенки, ящики для цветов, белые деревянные заборы. Дома окрашены в цвета детской мечты – нежно-розовый, тиффани и даже в цвет мятного мороженого с шоколадной крошкой темно-коричневых ставень. При виде такого возникает ассоциация с застрявшими между зубами твердыми кусочками шоколада. Прямо ностальгическое место! Какая досадная ирония, что Понедельник поселилась именно здесь! Я вспоминаю свой район, безликий, как десятки других – там люди живут вертикально, в маленьких клетушках в небе. Никакой магии, никакого мятного мороженого с шоколадной крошкой, лишь долгие поездки на лифте и городские виды. Интересно, каково жить в месте вроде этого? Я так увлечена собственными мыслями, что прохожу мимо дома с номером 324 и приходится возвращаться.

Дом Ханны – кремовый с черной матовой дверью. На окнах зеленые ставни и цветочные ящики с маленькими вечнозелеными растениями. В саду множество растений – тоже вечнозеленых, а не цветов. Я мысленно одобряю ее предпочтение, ведь цветы погибают каждый год. Минут пять я стою и восхищенно рассматриваю все вокруг и вдруг подпрыгиваю от неожиданности, услышав голос.

– Черт. – Я хватаюсь рукой за сердце. Оборачиваюсь и вижу, что она тоже смотрит на дом, блондинка с тонкими прядями, обрамляющими лицо. Она наклоняет голову набок, словно также внимательно изучает его.

– Красивый, правда?

Я всматриваюсь в ее лицо. Запоздалое узнавание – так обычно бывает, когда лично сталкиваешься с человеком, которого знаешь только через Интернет. Приходится сопоставлять черты, откорректированную кожу с настоящей.

Ханна! Сердце чуть не выпрыгивает у меня из груди. Я нарушила правило, условие контракта. Мне всегда было интересно, почему олени не убегают, когда видят, что на них движется машина. А теперь и я сама словно окаменела, сердце ушло в пятки.

– Да, – соглашаюсь я, не зная, что сказать. – Он ваш?

– Да, – подтверждает она, сияя от радости. – Принадлежал мужу еще до того, как мы поженились. После свадьбы мы сделали реконструкцию. Столько работы! – закатывает она глаза. – К счастью, мой муж этим зарабатывает, так что он руководил процессом.

Я люблю вас одинаково , так ведь он всегда говорил? Одинаково! Только ее дом словно сошел со страниц журнала, а я чахну в высотке. Очевидно, она из тех, кому покупают дома, а таким, как я, дарят открытки. На ней кимоно с цветочным рисунком, майка и джинсы. Над поясом виднеется полоска живота, гладкая и упругая. Неудивительно, что Сет не хотел нас знакомить, я бы умерла от неуверенности.

– Хотите зайти, посмотреть? – вдруг предлагает она. – Люди часто стучатся и просят провести экскурсию. Никогда не думала, что дом сделает меня такой популярной.

Ханна хрипловато смеется, и я предполагаю, что она курит. Уже нет , – напоминаю я себе, глядя на ее живот. Но он слишком плоский, чтобы таить жизнь, слишком впалый. Мысли о ее беременности вызывают у меня фантазии – ее длинные ноги, обхватившие Сета, и он, неустанно проникающий внутрь нее.

– Да, с удовольствием, – слова срываются с губ прежде, чем я успеваю сдержаться. Да, с удовольствием. Еще не поздно передумать. Но вместо этого я иду за ней по дорожке к передней двери и жду, пока она достанет ключ. На связке болтается брелок, маленькая пластиковая сандалия. Большая часть надписи стерлась, но по оставшимся буквам можно догадаться, что это сувенир из Мексики. У меня внутри все сжимается. Она ездила туда с Сетом? Господи, я столько всего не знаю. Ханна возится с замком, я слышу тихое ругательство.

– Вечно застревает, – объясняет она и наконец поворачивает ключ.

Прежде чем проскользнуть за ней, я на несколько секунд оборачиваюсь, чтобы убедиться, что вокруг никого нет. Это не твой район , – думаю я. – Какая разница, даже если кто-то увидит? Ханна еще красивее, чем на фотографиях, и к тому же очень милая. Достаточно милая, чтобы устроить экскурсию по дому незнакомому, чужому человеку. Не настолько уж чужому , – думаю я, следуя за ней в дом. В конце концов, у нас общий пенис.

Я едва сдерживаю истерический смех, и вдруг у меня перехватывает дыхание. Приходится прокашляться, чтобы прочистить горло, пока Ханна вешает ключи на богато украшенный крючок и с улыбкой обводит вокруг себя рукой. Дом поскрипывает, мягко напоминая о своем возрасте. Безупречные, сверкающие полы из красного дерева, вроде тех, что я хотела положить в квартире. Сет не одобрил мой выбор – ему хотелось что-нибудь посовременнее, и мы сошлись на варианте шиферно-серого пола. Я останавливаюсь у подножия резной лестницы, пытаясь понять, нужно ли разуваться. Меня посещает странное чувство, будто я бывала здесь раньше, хоть я и понимаю, что это невозможно. Ханна ничего не говорит, и я разуваюсь, оставив обувь возле лестницы. Пара ярко-розовых туфель среди кремовых оттенков. Справа стоит антикварный столик, на нем – ваза с яркой бугенвиллией. Семейных фотографий нигде не видно, и я чувствую облегчение. Каково будет увидеть собственного мужа на семейных снимках с другой женщиной? Все обставлено с идеальным вкусом. У Ханны отличное чувство стиля.