Хейди Перкс - Вернись ради меня

Впереди вспыхивают на солнце стекла новой оранжереи, но ее жалюзи опущены изнутри. Я страстно желаю увидеть хоть какую-то часть жизни новых хозяев, однако мне остается довольствоваться лишь наружным экстерьером.

И все же я не могу не думать, расширили ли они маленькую кухню и снесли ли перегородку, которую сделал папа, чтобы у меня и Дэнни было по комнате. Новые жильцы наверняка обратили внимание, что через тонкую стенку все слышно. Я глубоко вздыхаю, бросая последний взгляд на дом, и ухожу по аллее влево.

Пайнклиф-аллея вьется мили полторы по краю высокого берега до самой дальней точки острова – Бухты Пиратов. Иногда дорога подходит так близко к обрыву, что открывается отличный вид на море, но чаще остается только представлять себе водную гладь за деревьями и скалами. В таких местах от аллеи отходят узкие тропки: некоторые протоптанные, а другие больше похожи на попытки срезать путь на пляж или к утесу.

Была и у нас с Джилл тайная тропинка, которую мы сами протоптали к нашей заветной полянке, и именно на этой тропке я останавливаюсь. Удивительно, что даже спустя двадцать пять лет к горлу подкатывает дурнота от одного взгляда в ту сторону.

Я обожала нашу поляну, но когда в последний день перед отъездом Джилл предложила встретиться там, я окаменела. Я не сказала ей, почему меня больше туда не тянет. Я никому не рассказала, что там произошло два дня назад. Скрепя сердце я продолжаю идти дальше. Это стало первой «коробочкой» с секретами, которую я закрыла плотной крышкой.

Пройдя еще немного, я снова останавливаюсь – на этот раз у поворота к дому Тейлоров. Даже будь я уверена, что лучшая подруга до сих пор здесь живет, у меня все равно не хватило бы смелости постучать в дверь.

На языке вертится множество вопросов. «Почему ты ни разу мне не написала?» Я уже потеряла счет своим письмам, прежде чем наконец махнула рукой. Однако сейчас, когда от разгадки меня отделяют несколько десятков шагов, ноги вдруг перестают слушаться. Я убеждаю себя, что мысль увидеть Боба Тейлора удерживает меня, но в душе сознаю – дело не только в этом. Я не готова узнать то, что может открыться.

К счастью, дом Рэйчел, расположенный среди практически одинаковых пляжных домиков на берегу, мне не знаком и не вызывает волнения. Сверху падают капли дождя, и когда на мой громкий стук дверь открывается, мои волосы уже становятся мокрыми.

Рэйчел оказывается женщиной примерно на голову ниже меня, и на вид ей лет пятьдесят восемь. Каштановые с проседью волосы убраны широкой синей лентой, в стиле диснеевской Алисы, вязаная кофта доходит до середины икр, а взгляд из-за больших круглых очков дает понять, что хозяйка не в восторге от моего приезда. Я называюсь, хотя Рэйчел, несомненно, понимает, кто перед ней.

– Входите, – говорит она, пропуская меня в просторный, но плохо освещенный холл, заставленный громоздкой мебелью из красного дерева. Свободной от мебели оставалась только середина красного ковра, где мы и останавливаемся. – Гостей попрошу не водить, – сухо предупреждает Рэйчел. – И через трое суток потрудитесь освободить комнату.

– Я не задержусь, – обещаю я. От такого нелюбезного приема у меня мелькает мысль, что и трое суток – слишком много.

– Зимой я запираю дверь в девять. По ночам здесь все равно не погуляешь, ведь фонарей на острове нет, – продолжает Рэйчел. – Вы должны знать, раз вы якобы жили здесь.

– Жила, но очень давно.

Она кивает и подходит к бюро. Вынув из верхнего ящика толстую книгу, хозяйка листает до чистой страницы.

– Мне нужны ваши имя, адрес и номер телефона, – постучав ручкой по листу, Рэйчел протягивает книгу мне. – Потом я покажу вам вашу комнату. Оплата наличными, сейчас или при отъезде, как хотите.

– Я могу оплатить сейчас, – предлагаю я, записываясь в книгу.

– Завтрак в восемь, а об остальном извольте позаботиться сами.

– Хорошо.

– В деревне есть магазин и кафе, но зимой они закрываются рано.

Я киваю:

– Спасибо.

Рэйчел дожидается, пока я закончу писать, и берет книгу, изучая мой адрес.

– Когда вы отсюда уехали?

– Около двадцати пяти лет назад, – отвечаю я.

– Где же вы жили?

– В доме на набережной, – признаюсь я и, в полном соответствии со своими ожиданиями, любуюсь ее округлившимися глазами и отвисшей челюстью. Рэйчел таращится на меня, схватившись за бюро; она явно силится осмыслить, что все это значит. – На момент отъезда мне было одиннадцать лет, – я пожимаю плечами и с облегчением вздыхаю, когда Рэйчел наконец велит идти за ней. Мы поднимаемся в просторную и чистую, хотя и темноватую комнату. Деревья за окном скрадывают свет пасмурного дня, а темная мебель и густо-красное покрывало на кровати довершают остальное.