Дреда Сэй Митчелл - Свободная комната

Затем он повторяет слова, сказанные в больничной палате, и на этот раз это правда:

— В этом доме произошло что-то ужасное.

Он уходит, а я остаюсь, сжимая в руках то, что наверняка станет самым большим фрагментом головоломки, разгадка которой поможет понять мое прошлое. Я начинаю открывать конверт, но останавливаю себя из страха, что буду слишком взволнованна, чтобы вернуться в этот дом. Я принимаю душ и надеваю свое боевое обмундирование. Армейские брюки с карманами, черный пуловер, балетки и берет на голову. Иду на кухню и нахожу там длинный нож, который затачиваю на точильном камне и засовываю в боковой карман брюк. Потом вызываю такси.

Через десять минут на улице появляется машина. Интересно, не уезжаю ли я из дома в последний раз? Алекс прав. Неизвестно, что может сделать Марта, но на этот раз я буду готова. Я сажусь в такси, и мы вдоль по улочке отъезжаем от моего дома. На перекрестке с главной улицей мы останавливаемся, чтобы пропустить транспорт. Я смотрю в окно и вижу, что Алекс припарковался в тупике. Он ждал меня. Он качает головой. Мне не удалось его обмануть; он знал, что я собираюсь сразу же вернуться в тот дом. Я отчаянно желаю, чтобы моя машина сдвинулась с места. Потому что в глубине души я хочу выйти из такси, сесть в теплую машину Алекса и уехать от всего этого подальше. Я кладу руку на ручку двери и едва не выхожу, когда такси наконец отъезжает. Я опоздала. Но рада этому.

Уезжая, я посылаю Алексу воздушный поцелуй.

Я иду по подъездной дорожке к дому с осанкой и походкой женщины, которая олицетворяет уверенность в себе. Мой талисман надежно и прочно закреплен на месте. Никто не сможет меня остановить. Дом сегодня выглядит внушительно. Трубы возвышаются над крышей, окна притягивают взгляд, гравий на подъездной дорожке острый и колкий до боли. Даже ключ на моем особенном клейме каменщика наполовину спрятан в тени. Он как бы предупреждает: не входи внутрь, если не готов к тому, что дом тебя поглотит.

Я тебя не боюсь . Кое-что этому дому не под силу: выплюнуть меня.

Тут я напрягаюсь. На мне чей-то взгляд, я его чувствую. Тихое мурлыканье кошки говорит мне, что за мной наблюдают не из дома Марты и Джека, а из другого места. Пэтси следит за мной проницательным взглядом до тех пор, пока я не подхожу к ней. Дэвис удобно устроился у нее на руках. Она гладит по шерстке своими страдающими от артрита пальцами.

Пэтси яростно набрасывается на меня со словами:

— Тебе повезло с Алексом, знаешь ли.

Я вздыхаю. Разговор с Пэтси нельзя было бы назвать настоящим, если бы она так или иначе не придралась ко мне.

— Я знаю, — таким грубоватым образом она желает мне добра, но я сосредоточена на другом.

Тетя Пэтси подходит ближе.

— Я видела, как тебя увезли на «Скорой». Настоящая свистопляска. Надеюсь, теперь ты в порядке?

— Да, все хорошо, — внезапно я мысленно переношусь в тот день, когда в последний раз видела их с Алексом. Как она расстроилась, когда заговорила о Джоне Питерсе и его семье. Как склонила голову и поспешно вышла из комнаты. Тогда, как и сейчас, у меня создалось впечатление, что она не рассказала всего, что могла бы. Что она скрывала и скрывает до сих пор какой-то секрет.

Я перехожу к делу:

— Что за человек был Джон Питерс? Он был хирургом-травматологом, не так ли?

Теперь она выглядит так, как будто я вынесла ей смертный приговор. В одно мгновение ее рука перестает гладить кота и вцепляется в него.

Пэтси быстро направляется к двери.

— Ну, мне нужно идти…

— Я жила в том доме. Или, по крайней мере, бывала там, — я выдыхаю и расправляю грудь. Говорить это вслух становится все легче, слова звучат все более естественно.

Пэтси внезапно останавливается. Поворачивается ко мне наполовину, округлив рот в форме буквы «О». Потом сдвигает брови и пристально смотрит на меня.

— Я помню всех на этой улице. И не припомню, чтобы раньше видела тебя.

— Расскажите мне, что вы знаете о том, что случилось с Джоном и его семьей в девяносто восьмом?

— В девяносто восьмом? — она пищит, произнося дату. Ее голова качается с такой силой, что я удивляюсь, как она не слетает с плеч. — Я не помню тот год. Да, я навещала дочку в Канаде…

— Почему вы не скажете мне правду?

Она резко разворачивается ко мне, и я замечаю, как покраснело и омрачилось ее лицо.

— Потому что не могу.

По моим венам разливается предвкушение, а сердце бьется с силой и мощью буйного пламени.