Брижит Обер - ЦиклЭлиза Андриоли. Триллеры. Компиляция. 1-7

А в гостиной Зильберман достал бутылку шампанского, хрустальные фужеры и подал один из них Ланцманну, расположившемуся в кожаном кресле. Марта сняла манто из невинно убиенных лис и стояла с сигаретой у камина, совершенно неотразимая в узком платье из пурпурного шелка, обтягивающем ее точеные бедра. Эта милая компания выглядела такой безобидной. Пламя, горящее в камине, порозовило их лица. Вдруг Марта направилась, как мне показалось, ко мне, и я мгновенно отшатнулся, но, оказывается, она просто решила приоткрыть окно. Бледное ее лицо выделялось в темноте, и она долго, как плененный зверек, вдыхала холодный воздух. Почему-то меня это растрогало. Прозвучал металлический голос Зильбермана:

— Марта, сходите, пожалуйста, взгляните, что там поделывает наш друг Грубер.

Марте придется спуститься в подвал!

Она сделала глубокий вдох, который заметил лишь я один, с видимым сожалением прикрыла створки окна, но невольно оставила тоненькую щелку, благодаря которой я мог слышать их разговоры.

Через несколько минут им станет известно, что я сбежал. Интересная будет сцена. Я напряг слух. Зильберман маленькими глоточками смаковал шампанское, Ланцманн протирал очки.

— Ну хорошо, — медовым голосом протянул Зильберман, — перейдем к нашим делам.

— Мне крайне любопытно узнать, дорогой мэтр, что побудило вас столь настойчиво жаждать встречи со мной. Ведь, насколько мне известно, мы придерживаемся несколько разных… взглядов.

— Речь идет отнюдь не о политических взглядах, доктор, а об одном из ваших пациентов, который, к нашему обоюдному несчастью, встал на дороге и вам и мне.

Ланцманн напрягся, и я увидел в его светлых глазах настороженность.

— Надеюсь, вы не станете настаивать, чтобы я выдал вам профессиональную тайну…

В этот момент вернулась Марта, лицо ее было совершенно безмятежно. Сердце у меня забухало. Зильберман обернулся к ней:

— Ну как там Грубер?

— Он, видимо, вышел, я не нашла его.

Вид у Зильбермана был крайне раздосадованный.

— Вышел? А…

— Дверь заперта на ключ.

Заперта на ключ? Интересная новость. Что же получается, неизвестный, взявший на себя инициативу (крайне похвальную!) обезглавить Грубера, вернулся и закрыл дверь, чтобы по возможности оттянуть обнаружение трупа? Зильберман, похоже, был раздражен, но присутствие Ланцманна, который с интересом наблюдал за ним, удержало его от дальнейших расспросов. Марта вернулась к камину и стояла, позолоченная отсветом пламени, — самый обольстительный демон, который когда-либо вырывался из ада.

Зильберман снова налил шампанского, но Ланцманн жестом показал, что не будет пить.

— Доктор, я прямо к сути. Вы — умный человек. Я же человек практический. Вы поймете, что у меня есть все основания задать вам кое-какие вопросы.

Ланцманн ничего не ответил, делая вид, будто любуется сложным узором черно-синего персидского ковра. Зильберман поинтересовался:

— Объясните мне, почему вы сегодня вечером выдали полиции одного из своих пациентов?

Ланцманн поднял голову и взглянул в лицо Зильберману.

— Этот человек стал опасен. Он душевнобольной. Но вас это ни в коей мере не касается. Скорей уж я должен спросить у вас, почему вы установили за мной слежку.

— Ну-ну, доктор, давайте обойдемся без громких слов… Следил я не за вами, а за вашим больным. И о нем я и хочу побеседовать с вами.

— Сожалею, но мне нечего вам сообщить.

— Доктор, доктор, ну не принуждайте меня к крайностям, о которых мы оба потом будем сожалеть.

— Это что, угроза? Думаю, мне пора откланяться. Прошу меня извинить.

Ланцманн с достоинством поднялся, в своем клетчатом костюме он смахивал на английского пастора.

Зильберман тоже поднялся и наигранно откровенным, искренним голосом человека, привычного брать быка за рога, объявил:

— Доктор, этот ваш больной нанес мне тяжкое оскорбление. Вот почему я позволил себе просить вас об информации. Вы же сами сказали, что он опасен. И у меня есть все основания полагать, что опасность грозит и мне. Он когда-нибудь упоминал вам о некоем Грегоре фон Клаузене?

О, наконец-то подошли к главному. Я затаил дыхание. У Марты был такой вид, будто все это ей безумно надоело. Ланцманн выпрямился.

— Мой больной — человек с нарушенной психикой. Он убежден, будто у него есть брат-близнец, которого преследуют толпы убийц по причине какой-то жуткой тайны. Не позволяйте ему втянуть себя в эти его фантазии.

Так значит, голова Грубера, скатившаяся тому на колени, фантазия?! Ланцманн уже направился к выходу, и я приготовился вступить в игру, чтобы, как говорится, «одним махом семерых убивахом», но тут прозвучал голос Зильбермана, прозвучал чуть громче и чуть решительней: