Я мигом смекнул: из-за аварии электрическая система управления воротами не работает. Это был мой шанс. Едва он отошел от машины, я соскользнул по стволу дуба. Бесшумно прополз по мокрой траве, прокрался вдоль кузова машины и через широко распахнутую дверцу скользнул на место водителя. А водитель, рыжий верзила с физиономией тренера из летнего бойскаутского лагеря, чертыхался, открывая замок под проливным дождем. Добрейшая душа, он не выключил мотор, поставив его на нейтралку! Скрючившись на сиденье, головой на уровне баранки, я перевел рычаг скоростей на первую. Рыжему наконец удалось распахнуть тяжелые створки; что-то бурча, он толкнул их, чтобы распахнуть шире.
— Ну что? — донесся откуда-то сзади голос.
— Уже еду! Если ты думаешь, что это просто, то зря. Ну да в любом случае далеко уйти он не мог, — крикнул в ответ рыжий.
Он повернулся ко мне, а я на полную катушку выжал педаль газа. Машина рванулась вперед, и рыжий отпрыгнул в сторону, завалившись в ровно подстриженные кусты; вид у него был растерянный и недоверчивый, какой только и может быть у человека, который видит, что его намерена задавить машина без шофера. Я выпрямился — в самое время, чтобы не врезаться в стену, и укатил в беспросветную ночь. Взглянув в зеркало заднего вида, я увидел, что рыжий отчаянно машет руками посреди аллеи и вскоре к нему присоединились еще несколько белых силуэтов.
Дорога вилась по холмам. Я вел одной рукой и ехал с максимально возможной скоростью на пределе видимости. В свете фар показался придорожный щит-указатель, и теперь я уже знал, куда меня запрятали. В клинику Ланцманна. Но, по правде сказать, меня это ничуть не удивило. С минуту я раздумывал, а не завернуть ли к нему домой, но потом решил, что там у него уже, наверное, собран комитет для встречи. Мне надо ехать туда, где меня никто не ждет — ни Ланцманн, ни Зильберман, ни… Я взял направление к немецкой границе. Если я хочу что-то понять, я должен отыскать следы своего брата.
Двенадцатый день — понедельник, 19 марта
Я устал. Чудовищно устал. Буря утихла, сменившись частым, монотонным дождем. Часы на приборном щитке показывали час десять, надо думать, понедельника. Если только я не пробыл без сознания несколько дней. Голова пухла от мыслей. Но думать я был не способен и потому сконцентрировался на дороге. Они, конечно, бросятся в погоню. Но я не могу позволить, чтобы они меня схватили. Веки у меня пекло, я страшно боялся уснуть. Я опустил стекло, надеясь, что ледяной воздух и струи дождя взбодрят меня, заставят бодрствовать.
Вцепившись в руль и стиснув зубы, я принуждал себя думать лишь о том, что будет через четверть часа, не больше, потом еще через четверть часа, потом еще, так что будущее мое ограничивалось пятнадцатью минутами, затем следующими — словом, складывалось из коротеньких пятнадцатиминутных отрезков…
Я проснулся как от толчка. Глаза у меня были закрыты, я на секунду задремал. Видимо, инстинктивно я сбросил скорость, и машина на повороте дороги медленно въехала прямиком в поле. Я крутанул руль, затормозил и заглушил двигатель. Тишина благотворно подействовала на меня. Поднималась заря. Дождь прекратился. В кабине было сыро и воняло псиной. От меня тоже воняло, я был в грязи и в крови, и мне бы очень не помешало принять душ.
В плече стреляло резкой, рвущей болью, как будто в него беспрестанно вонзали кинжал. Я неловко ощупал рану, закрытую толстой повязкой. Отсутствие свежей крови на бинте позволяло надеяться, что она не вскрылась.
Осмотревшись вокруг, я увидел густую купу деревьев, включил двигатель и медленно поехал к ним. Поставив машину так, чтобы ее было не видно с дороги, я вышел. Ледяной воздух раннего утра обжег мне лицо и горло. Мое тело сотрясала дрожь, точно машину, работающую в режиме перегрузки, и тут-то я по-настоящему осознал, что на мне только белый халат и полотняные штаны санитара. Для студеного мартовского рассвета явно мало.
Я снова забрался в кабину, меня трясло, и я беспрерывно чихал. Тело горело, у меня была температура. Мне нужен отдых, нужно тепло. Зубы у меня стучали. Стоя на четвереньках, я вяло и неуверенно принялся обшаривать машину и обнаружил старый пластиковый чехол, весь испачканный в смазке. Он показался мне чудовищно тяжелым. Я догадался заблокировать двери и улегся сзади на полу, завернувшись в чехол. Несмотря на терзавший меня холод и неотвязные, но безответные вопросы, я почти в тот же миг заснул тяжелым, свинцовым сном.
Читать дальше