Анна Иванова - Вера. Надежда. Смерть [СИ]

Антон сжал руль, ощущая, как шов впивается в кожу у оснований больших пальцев. Ему хотелось раздавить баранку, разорвать пополам. Ему хотелось вернуться и проделать то же самое с ее головой. Вдавить большие пальцы в ее глазницы и потянуть в разные стороны. Проделать все, что он не успел три года назад. Наконец-то закончить начатое. Но вместо этого он положил сережку на коврик у ее порога и уехал.

Опускали в армии… Что она знает об армии?! Челюсти сжались до хруста. Он понимал, стерва специально написала гадости, чтобы вывести его из себя. Хочет, чтобы он на эмоциях наделал ошибок. Как бы не так. Если бы она верила, что ей пишет Надя, ответила бы на его сообщение сразу, а не через несколько часов после прочтения. Узнала она про него что-то, как же… Зря старается. У него есть свои методы успокаивать нервы. Жалко, все планы на соседку Настю сорвались, ну да ладно, успеется.

Он свернул на дорогу между гаражей. В конце тоннеля из металлических коробок показалось трехэтажное кирпичное здание. «Пансионат для психически больных людей» — гласила надпись на табличке. Врала. Хлев для никому не нужных отбросов общества, и за него приходилось платить тысячу рублей в сутки. Остановившись у входа, Антон как мог широко открыл рот, чтобы расслабить челюстные мышцы. Ему предстояло выглядеть дружелюбным, а со сжатыми зубами это непросто.

— Антон Евгеньевич! — заулыбалась облезлая сонная крыса, открывшая ему дверь. — Что-то вы рано.

— Знаю, — выставил на показ ямочки на щеках он, — но мне через час в командировку улетать, на две недели. Можно я с мамой полчасика посижу?

— Вообще-то, у нас даже подъема еще не было… Но, если на две недели уезжаете, что ж поделать.

Облезлая крыса посторонилась. Протискиваясь мимо нее в холл, он заметил полы ночнушки, торчащие из-под ее халата. При виде застиранных кружев его передернуло.

— Холодно сегодня, да? — заметила она.

Нужно быть осторожнее. Не хватало еще, чтобы психушные крысы что-нибудь заподозрили и ограничили ему доступ к матери.

— На улице свежо, а у вас замечательно. Как раз идеальная температура.

— Да, мы поддерживаем…

По дороге в комнату матери она нудела про отопительную систему, а он кивал и поддакивал, делая вид, будто слушает. Внутри закипало. Еще минута этой нудятины, и он вмажет крысе так, что ее вытянутая сморщенная мордочка превратится в блин. Подойдя к нужной двери, она наконец-то замолкла.

— Подождите здесь минутку, я ее разбужу.

— Да я могу сам…

— Это моя работа.

Пока Антон стоял, прислонившись к стене, из комнаты доносилось монотонное бормотание. Ему пришлось еще раз широко разинуть рот, чтобы зубы перестали скрипеть от напряжения.

— Мамочка, милая, привет! — еле успел прикрыть рот он перед тем, как дверь распахнулась.

За ней показалась старушка в белом хлопковом платке и халате в цветочек. На ее шее, как и всю его сознательную жизнь, была нитка жемчуга. Папин подарок, которому всегда будет больше лет, чем самому Антону. Она миллион раз срывала украшение, а он отдавал его в починку. Сиделки, собиравшие бусины, наверняка присваивали часть жемчужин себе, потому что с каждым разом нитка становилась все короче. Они ворчали, будто украшение старушке уже ни к чему, но он настаивал. Во-первых, она была моложе многих облезлых крыс, которые за ней присматривали, но спустя десять лет в клинике об этом уже никто не помнил. Во-вторых, жемчуг — память, а ее у мамочки и так осталось слишком мало.

— Потише тут, — шикнула облезлая крыса и прикрыла за собой дверь.

— Ну привет, мама, — склонился над полулежащей на приподнятой подушке женщиной Антон и провел кончиками пальцев по жемчужинам. — Я смотрю, ты себя хорошо вела в последнее время. Папин подарок не снимала.

Вблизи, в чертах ее лица, он различил те самые брови, которые хмурились, когда он отказывался делать уроки, пока папа не придет домой. Те самые губы, которые тряслись, когда с крыльца доносились тяжелые шаги. Те самые глаза, вечно на мокром месте, которые теперь бессмысленно уставились в стену.

— А помнишь, мам, когда он тебе его подарил? Нет? — Антон присел на краешек кровати. — Хорошо, что я помню. Сейчас расскажу. Он в тот день в первый раз к тете Оле зашел, соседке. Не помнишь? Которая потом к нам в гости постоянно приходила. Они с папой еще в вашей спальне закрывались, а тетя Оля так смешно ухала.

Он расхохотался, но выражение лица матери не изменилось. Ему хотелось, чтобы ее брови нахмурились. Чтобы губы затряслись, а глаза покраснели от слез. Раньше этого напоминания было достаточно, но с каждым годом добиться цели становилось все сложнее. Нет, она не становилась с годами сильнее. Наоборот, слабела умом. В последнее время до ее сознания было уже не достучаться, приходилось действовать через тело.