Джон Харт - Вниз по реке

Грейс была его дочерью? Отлично. Просто замечательно. Что тут такого? Такое случается сплошь и рядом. Но теперь, задним числом, все обретало смысл. Мириам ничуть не преувеличивала, говоря о его особой любви к ней. Но Грейс стала появляться на ферме только года через два после смерти моей матери. Я никогда не сравнивал даты. Мне это просто не приходило в голову. Однако я знал день рождения Грейс и четко увидел теперь, что за подарок напоследок вручила мне Мириам.

Какую правду в темной коробке.

Грейс родилась ровно за два дня до того, как моя мать покончила с собой, и это не могло быть простым совпадением.

Мириам была права.

Мою жизнь отец тоже разрушил.

Отец поднял руку и открыл было рот, словно собираясь заговорить, но я просто не мог его слушать. Положил руку на плечо медика со «Скорой».

– Можете вынести меня отсюда? – попросил я.

Бросил еще один взгляд в сторону отца, и когда тот увидел выражение моего лица, то сразу плотно сомкнул губы.

Проснулся я в больничной постели – в приглушенном свете, напичканный наркотиками, даже не помня, что хирурги делали с моей ногой. Зато очень хорошо запомнил, что снилась мне Сара Йейтс. Это был все тот же сон, что снился мне несколько дней назад. Почти тот же. Она шла по освещенному луной двору, платье свободно крутилось у ее ног. Обернулась и вдруг подняла перед собой руку, словно держа на ладони монетку. В прошлый раз на этом сон и закончился. Но только не сейчас. На сей раз я увидел все целиком.

Рука поднялась еще выше, и Сара прикоснулась кончиками пальцев к губам. Улыбнулась и дунула на них, посылая воздушный поцелуй, но только не мне.

Сон не был сном. Это было воспоминание. Стоя возле своего окна, еще мальчишкой, я все это сам видел. Воздушный поцелуй, тайную улыбку, а потом своего отца босиком в бледной мокрой траве. Помнил, как он взял ее лицо в ладони и поцеловал, поцеловал по-настоящему. С грубой, обнаженной страстью, которую я узнал даже тогда.

Я увидел все это – и сразу похоронил, затолкал в какое-то тесное пространство в своей мальчишеской голове. А вот теперь вспомнил, ощутил, словно разрыв где-то в самой глубине души. Сара Йейтс показалась мне знакомой не потому, что была похожа на Грейс.

Я действительно знал ее.

Мне припомнились недавние слова священника, когда речь зашла об обстоятельствах гибели моей матери. «Тут некого винить», – сказал он, и в тени церкви, которую я знал всю жизнь, эти слова действительно несли в себе какой-то смысл. Но только не теперь.

Я был двадцать лет полон гнева, не мог найти себе места и покоя. Словно какой-то острый осколок стекла застрял у меня в голове – красное от крови лезвие, которое вкручивалось в самые мягкие и уязвимые мои части, двигаясь не ведомыми мне темными дорогами и оставляя глубокие порезы на своем пути. Я всегда винил в этом свою мать, но теперь все понял. Да, она сделала то, что сделала, прямо на глазах у меня, своего единственного ребенка. Но то, что я тогда сказал отцу, оказалось правдой. Она хотела, чтобы он это увидел, и теперь я наконец понял, почему. Восемь лет безуспешных попыток выносить ребенка. Постоянные неудачи, пока это не истощило ее вконец.

А потом она как-то узнала.

И спустила курок.

Весь этот мой гнев, наконец осознал я, был на самом деле направлен не на мать, душа которой просто увяла, уже никогда не способная вновь расцвести. Гневаться на нее было несправедливо, и в этом я подвел ее. Она заслуживала лучшего, заслуживала большего. Мне хотелось оплакать ее, но я не смог.

Сейчас было не время распускать сопли.

Я нажал на кнопку вызова дежурной медсестры – крупной женщины с коричневой кожей и безразличными глазами.

– Со мной тут многие наверняка захотят побеседовать, – сказал я. – Я не хочу ни с кем общаться до половины десятого. Можете это устроить?

Медсестра выпрямилась с неким подобием улыбки на лице:

– Почему именно до половины десятого?

– Мне нужно сделать несколько звонков.

Она повернулась уходить.

– Сестра! – позвал я. – Если придет детектив Александер, то с ней я поговорю.

Посмотрел на часы. Пять сорок восемь. Позвонил Робин домой. Она не спала.

– Ты серьезно сказала насчет того, что сделала свой выбор?

– По-моему, я выразилась достаточно внятно.

– Слова – штука легкая, Робин; жизнь куда тяжелей. Мне нужно знать, действительно ли ты все как следует взвесила. Все из этого. И хорошее, и плохое. Включая последствия.

– Скажу еще только один раз, Адам, так что больше не спрашивай. Да, я сделала свой выбор. Это как раз ты предпочитаешь помалкивать. Если хочешь поговорить про выбор, то нам нужно поговорить про тебя. Это не может быть улицей с односторонним движением. А к чему это ты?