Поппи Брайт - Изысканный труп

Это произошло через полгода после их знакомства, почти за год до положительного анализа Люка. За эти шесть месяцев его собственное сексуальное поведение было безупречным, первый раз в жизни. Однако он должен был признать, что добрая часть гнева исходила от мелочного чувства упущенной возможности. Он ездил в Батон – уж, чтобы раздать автографы в книжном магазине "Гибискус", что делал часто, еще когда ни с кем не встречался. Обычное дело, но на этот раз по неведомой причине автографы брали стройные темноволосые, темноглазые ребята – столь симпатичные, что у Люка дрожала рука, когда он ставил подпись им в книги.

Один из них, доморощенный поэт по имени Мишель, оставался рядом все время, разговаривал с ним. Затем они вместе пошли выпить, и когда Мишель наконец предложил ему остаться на ночь, Люку очень хотелось согласиться. Но он вспомнил серьезный разговор, который произошел между ним с Траном неделю назад. Они высказали свои страхи и переживания на почве ревности, и Люку показалось, что они решили хранить верность. Он жаждал поглотить доморощенного поэта, сладкую конфетку, принесенную к алтарю его богов-близнецов – таланта и вожделения. Именно для этого и созданы такие мальчики. Однако Люк уехал, похотливый и полупьяный, за полночь настроился на треп по радио, индустриальная панорама Батон – уж слепила глаза, отражаясь в зеркале заднего вида.

Узнав, что Тран предал его, Люк пожалел, что остановился и не занялся сексом с Мишелем. И не важно, что Мишель – амбициозный выскочка и уступает Трану внешне. Люка терзала неприятная мысль, что он пропустил сладкий легкодоступный зад, а Тран – нет, что он не поставил свою зарубку на прикладе в отместку за зарубку Трана.

Ах, взаимоотношения. Люк думал, что если ему повезет, то он не станет больше заводить серьезных отношений. И последнее время считал себя ужасно везучим. Подумать только: просыпаться каждое утро живым; однако такое везение лежало у него на груди Десятитонным грузом.

Люк натянул рубашку и джинсы, сунул ноги в черные ковбойские сапоги с острыми носами, накинул на плечи старую кожаную куртку. Он неизменно одевался так в холодную погоду последние десять лет. Теперь джинсы болтались, а бицепсы уже не заполняли пространство рукавов куртки, зато сапоги сидели по-прежнему. Хорошая пара сапог – друг навсегда, пока не разлучит смерть. Люк подумал, переживет ли его эта обувь или износится. Одна подошва начала скрипеть и расклеиваться, как и он сам.

На улице воздух раннего утра ласкал кожу словно холодная влажная рука. Небо было серовато-голубым, цвета обычного восхода в Луизиане. За ночь никто не тронул его машину, мотор завелся с первого раза. Хорошее начало дня. Воспоминания уменьшили жалость Люка к самому себе, прошло мазохистское настроение, необходимое, чтобы слушать сентиментальные песни о любви. Он поставил "Койл", врубил звук на полную мощность – что не так уж громко из дешевых колонок – и выехал на шоссе.

"Запятнанная любовь" в исполнении "Койл" – как раз то, что нужно, чтобы зажечь в нем справедливое негодование, без которого не обойтись на ток-шоу. "ДАЛ ТЕБЕ ВСЕ, ЧТО ПАРЕНЬ МОГ ДАТЬ", – пропел он, стуча по приборной панели. Перед глазами появилось лицо Трана, Люк ненавидел его природную красоту, ненавидел юношеский, потребительский разум, скрытый за гладкими веками. Он думал о правде, которую вылил в свои книги, всей правде, что ему открылась, и презирал строгих критиков и читателей, которые не улавливали сути.

Когда рядом не было мишени для излияния враждебности, Люк обращал свою злобу к миру, который продолжит существование после его смерти. По венам курсировали болезненные эмоции, чистые, как лед, как тончайший наркотик, именно они вселяли в него сумасшествие.

Подъехав к повороту на заболоченный рукав реки, он запрятал машину в ветхий деревянный сарай, который служил крытым гаражом, и вышел к доку, откуда его должна была забрать пирога, чтобы доставить к плавучему театру. Он предвкушал, как в нем пробуждается Лаш Рембо, и готовился впасть в ярость.

– Всему миру есть чему поучиться у Китая. Один ребенок на семью, строгие взыскания за превышение нормы и принудительная стерилизация. Их цель – нулевой прирост населения, и они его почти добились. В народной республике делается куча абортов. Невообразимая куча абортов. Выскребать плод в утробе – для китайцев образ жизни. Не спускать их с крючка, так сказать. Они вынуждены прибегать к крайним мерам, потому что были рекордсменами по размножению со времен династии Хань. Каждый пятый человек на планете – китаец. Но какой процент ресурсов, думаете, использует китайский народ? Никакого по сравнению с вашими жадными американскими задницами.