Евгения Яценко - Дети

– Заткнись, дай, я договорю! – в обычной манере разговора с младшей сестрёнкой прикрикнул на Ксюшу Никита, на что родители непривычно для подростка не среагировали, им сейчас было не до воспитания сына, – она сказала, что у неё труба села. Ну, я и привёл её домой, вот. Вы же как бы волнуетесь дома, все дела.

– Молодец, сын, – похлопал по плечу своего отпрыска Артём, – ты правильно сделал. Мы места уже себе не находили.

Юля уже во всю начала рыдать обнимаю вернувшуюся домой невредимой дочурку. Артём опустил свои руки жене на плечи и нежно отстранил ту от дочери. Юля, повинуясь рукам своего супруга, отстранилась от дитя и встала, а потом зачем-то обняла Никиту. В минуты возможной потери одного любимого человека мы начинаем с большей силой любить других окружающих любимых людей. Отсюда и нежность Артёма, и покорность Юли.

Артём присел к дочери и тихо спросил, почему та не зашла домой не предупредила родителей о севшем телефоне, и как у неё мог сесть батарея телефона, если они её накануне заряжали.

– Не знаю, пап. Дядя сказал, что телефон сел.

– Какой дядя?! – одновременно и с идентичной тревогой в голосе спросили родители.

– Мы играли с девочками в песочнице… ну, тут рядом… когда к нам подошёл очень высокий и худой дядя, – Юля замолчала, будто боялась выдать некую тайну.

– И? – снова одновременно вопросили родители, только теперь к ним присоединился Никита.

– Он попросил позвонить, я дала ему своей телефон, а он начал звонить, а потом вернул телефон и сказал, что он сел.

– А что ещё говорил дядя?

– Ничего. Сказал – «спасибо», и ушёл. Мам, я никогда не видела таких высоких дядей, – подняла свои большие, невинные глаза дочь на мать.

Юля с тревогой посмотрела на Артёма, тот в свою очередь повернулся на Юлю. Их наполненные тревогой глаза встретились, глаза жены снова начали наполняться слезами.

– Артём, кто это был?

Муж не ответил на этот вопрос. Да, и зачем? Оба супруга знали, что он не имеет ответа.

– Ник, ты его видел? – повернулся отец на своего сына.

– Нет, не было там никого, кроме этой тупицы и её тупых подруг.

– Сам ты тупица и тупой!

– Ксюша, Никита, прекратите! – остановил мелкую перепалку детей их отец.

Подобное общение кровных брата и сестры не было новинкой в этой семье.

– Так, Ксюша, больше никогда не давай неизвестным людям своей телефон, и не разговаривай с ними, – вкрадчиво проговорил отец, по-прежнему державший за плечи по-прежнему стоящую в коридоре их квартиры дочь, – поняла?

– Поняла, – прошептала девочка и два раза кивнула для большей убедительности, что она усвоила папины наставления.

– Давай телефон, я поставлю его на зарядку. А вы разувайтесь, раздевайтесь и идите с мамой мыть руки, а потом ужинать.

– Но, пап, я вообще-то гулял и собирался продолжить, – запротестовал Никита.

– Нет! Гулянок с нашей семьи на сегодня хватит! – таким строгим сын ещё не видел отца.

Артём не прикрикнул на сына, но железные ноты в голосе явно давали понять Никите, что спорить бесполезно, и на любое сопротивление будут предприняты меры, а, возможно, и физическое вмешательство. Артём взял из ручонки дочери телефон и ушёл в комнату. Включив телефон, Артём, как и предполагалось, обнаружил батарею почти полностью заряженной.

Перед тем как выключить прикроватный светильник, муж сказал жене о заряженной батарее. Супруги решили, что с этих пор будут провожать в школу и встречать оттуда свою дочь.

Она сделала пару глубоких затяжек и оценивающим взглядом посмотрела на свою жертву. Она всегда выкуривала сигарету, медленно и аккуратно достав её из пачки, прежде, чем преступить к трапезе. Употреблять пищу сразу после её убийства она считала слишком животным поступком, она должна была изучить убитое тело, впитать в себя всю боль, которую тело чувствовало во время умерщвления. Она прокручивала в голове все свои действия во время убийства, помнила крик… нечеловеческий крик жертвы, её глаза, наполненные страхом и ужасом, содрогание этого тела от ударов острым ножом…

Только потом она могла начать вкушать…

Начинала она всегда с голени. Крепкие, натянутые мышцы ног ей нравились больше всего, кожа на голени тонкая и нежная, поэтому не обязательно её срезать и с отвращением отбрасывать в сторону, достаточно её прокусить. Она всегда начинала прокусывать кожу голени с тех участков, где кровеносные сосуды были ближе всего к коже, чтобы кровь стекала по зубам и губам на шею и ниже по обнажённому телу. Она ела, будучи без одежд, так практичней и приятней, не требуется после трапезы отмывать от одежды кровь, но прежде всего ей нравилось быть ближе к жертве, так их не разделяли куски ткани, которые люди носят, дабы прикрыть своё тело от других таких же прикрывающих своё тело людей. Ей самой приходилось облачаться в одежды, чтобы не выделяться из толпы.