«Не слабо взялись, – подумал Пичугин. – Не к добру это».
– Ладно, не кипятитесь, товарищ генерал. Так бы и сказали, что не для моих ушей. Чего грубить-то все время? Да еще при посторонних и младших по званию.
«Снова всплыл вопрос моего звания, – отметил Пичугин. – Не может это быть случайностью. Не та контора».
– Во-первых, если кого я и сочту посторонним, то уж точно не Олега Ивановича. Во-вторых, я тебе не грублю. И желаю тебе никогда не услышать, как я тебе грублю.
«Льстит, – уверенно подумал Пичугин. – Льстит безбожно и грубо. И вообще эта перепалка сильно напоминает дешевое деревенское шапито. А по факту – театр для одного зрителя. Для меня. Ну-ну. Поглядим, что дальше. Наверняка будет доверительная беседа».
Эдуард Филиппович покинул кабинет и крепко закрыл за собой дверь.
Как только щелкнул замок, Трифонов стразу стал серьезным.
– Эдик очень хороший офицер, – произнес он. – Я его еще сопляком помню. Рос под моим началом, в Москве. Оперился, перевели в Воронеж, главой управления. Молодой, не очень умный, но старательный, исполнительный и на своем месте. Волевой, умеет слушать более мозговитых консультантов, принимать решения, ценить сотрудников и нести за них личную ответственность. Так что относитесь к нему с уважением и доверием.
– Понятно. А это все для чего нужно было? – напрямую спросил Пичугин.
– А это чтобы он не расслаблялся и берега не терял, – ответил Трифонов и неожиданно заржал совершенно солдафонским хохотом.
Пичугин сглотнул. Он понимал, что с момента, как покинул машину Кочергина и переступил порог управления ФСБ, находится в состоянии массированной психологической обработки. И показное панибратство Эдуарда Филипповича, и неожиданное появление Трифонова, и театральная перебранка между двумя генералами, и доля лести в адрес Пичугина, все это вписывалось в общую картину принципов психологической атаки. Важно эту атаку осознать, что уже сделано, потом пропустить мимо ушей, насколько это вообще возможно, и понять, ради чего все это было затеяно. А главное – не верить ни одному слову, которому, по мнению манипулятора, обрабатываемый непременно должен поверить. Впрочем, последнее тайной не останется. Ради чего все, ему сообщат, иначе смысла не будет. А вот попытка выдернуть «клиента» из привычного психического состояния нужна для установки каких-то психологических якорей, которые отследить будет не так-то просто, когда сталкиваешься с ними в исполнении таких прожженных профессионалов, как генерал Трифонов.
Пичугин не без содрогания вспомнил сегодняшнее утро, когда он оказался перед Трифоновым в качестве подозреваемого в связи с предателем Ковалевым. Допрашивать генерал умел. Если бы не Наталья, которая лично обезвредила Ковалева, чем сняла с Олега обвинения, дальнейшие его перспективы могли быть весьма мрачными. Но после того как Ковалев застрелился в захваченном им самолете и при нем оказались диски с секретной информацией, все перевернулось с головы на ноги. Трифонов раскаялся, извинился и предложил работать в его аналитической группе. И хотя Пичугин только обещал подумать, начальник ждать не собирался, и уже к шести вечера первым заданием стал Воронеж, помощь местным силовикам в установлении личности заболевшего.
– Ладно, капитан, давай к делу. – Трифонов смахнул пальцем выступившую от смеха слезу и тут же успокоился, словно в его голове переключился тумблер, моментально переведя тело и эмоции на другой режим. – Давно ли вы знакомы и насколько близко сошлись с Евдокимовой?
Наверное, если бы под Олегом взорвалась петарда размером с гаванскую сигару, это бы оказало на него меньшее действие, чем прозвучавший вопрос. Пичугин едва не подпрыгнул, а может, даже и подпрыгнул.
– Ну… – произнес он, чтобы дать себе время прийти в себя.
– Спал ты с ней или нет? – с напором уточнил Трифонов.
– Что? – Олег постарался максимально сильно изумиться.
– Секс с ней был у тебя или нет? – откровенно, с немалой долей наглости спросил генерал.
Пичугин понял, что Трифонов его, что называется, «додавливает». Цель в такой ситуации у манипулятора всегда одна – выбить из-под «клиента» все привычные клинья, подвесить его в воздухе, а потом задать главный вопрос, на который тот ответит либо честно, либо соврет, но это будет сильно заметно.
Такое положение вещей мозг Пичугина воспринимал уже как критическое, и с восприятием вдруг произошло нечто необычное. Во-первых, время остановилось. Мир замер, словно на кинопленке. Трифонов, не успевший закрыть рот в конце вопроса, так и сидел неподвижный, как статуя.
Читать дальше