Тиффани Кинг - Теряя Лею

– Шоколадная крошка, – ахнула я, подняв крышку и обнаружив полную тарелку печенья.

Я помнила печенье с шоколадной крошкой еще до того, как Матушка спасла меня. Запах заполнял весь наш дом каждую неделю, когда моя другая мама пекла их для Джейкоба, Мии и меня. С тех пор я его не пробовала. Интересно, этот еженедельный ритуал до сих пор существует в моем старом доме? Помогают ли Джейкоб с Мией маме печь их?

Я никогда не позволяла себе завидовать Джейкобу и особенно Мие. Жизнь раздала каждому свои карты, и не мое дело обсуждать, как они легли. Я была уверена, что Мия тоже думает обо мне время от времени. Может, даже чаще. А вдруг у нее такая же болезнь, как у меня? В конце концов, мы близнецы. Какой была бы наша жизнь, останься мы вместе? Скорее всего, я никогда не узнаю ответ на этот вопрос.

Мы с Матушкой ели печенье перед телевизором. Удивительно, но она разрешила мне есть их сколько угодно. Глаза у меня были больше, чем желудок, и я ела, пока меня не затошнило. Это был наш лучший вечер вместе, какой я могла припомнить. Этим стоило дорожить.

В ту ночь я легла спать без упражнений. Вместо этого я гадала, не был ли мой недавний бунт неуместен. Матушка любила меня. Возможно, отношения у нас были не такие, как в книжках или даже в телевизоре, но я должна уважать ее за то, что она взвалила на себя бремя заботы.

В ту ночь я спала без сновидений и на следующее утро проснулась умиротворенной. Я позавтракала с Матушкой, сделала уроки, пообедала, почитала, потом поужинала. Все то же самое уютное расписание, которому я следовала годами.

В девять свет был выключен, и спустя десять минут я услышала, как Матушка уходит на работу. Я вылезла из кровати и приступила к прыжкам ноги вместе – ноги врозь. Я занималась в течение часа, пока по шее не заструился пот.

В кровать я упала обессиленной кучкой.

Когда я толкнула дверь, в комнате было темно, хоть глаз выколи. Я торопливо нашарила выключатель, не желая и секунды находиться в темноте. Взгляд мой скользнул по кровати, мимо письменного стола, через диванчик у окна и, наконец, уперся в гардероб. Дверь была приоткрыта, ровно как я ее оставила утром. Большая часть блузок висела кое-как, того и гляди упадет, остальные уже валялись на полу. Еще больше одежды было свалено на стуле и на кровати. Вид был такой, словно через комнату прошел торнадо и расшвырял всю одежду. Все нормально.

Я с облегчением выдохнула. У меня в комнате всегда царил бардак, поскольку я не самый организованный человек. Перешагнув через любимые сандалии, пнула грязные джинсы под кровать. Мера лишь временная – утром приберусь. Я взбила подушки, забралась в кровать и включила для фона телевизор. На самом деле я собиралась сделать запись в дневнике, спрятанном между матрасами.

По сути, это был не столько дневник, сколько открытое письмо к Лее. Мысль за мыслью заполняли страницы почерком, который с годами постепенно менялся. Это был непрестанный поток бесконечного разговора. Писала я не каждый день, иногда всего несколько слов зараз. Это было единственное, что связывало меня с ней и помогало чувствовать, что она по-прежнему является частью моей жизни. Где-то в глубине души я хотела верить, что однажды я вручу ей этот дневник и она сможет прочесть обо всем, что пропустила. О хорошем и о плохом. Сегодняшняя запись будет о плохом. Я писала в ярости, сильно нажимая на ручку. Тонкая бумага едва не рвалась, и чернила впитывались в желтоватый пергамент. К счастью, я взяла себя в руки. Я не могла позволить себе порвать последние страницы дневника. Их оставалось всего девять. На протяжении этих лет я много думала о том, что наступит конец. Теперь, когда он был уже близок, я запретила себе задумываться об этом. При одной мысли об окончании у меня замирали легкие и сжималось горло. Почерк у меня становился все мельче и мельче. Трудно объяснить. Некоторые считают достижение конца завершением. Для меня завершение было бы окончательным, о котором больше не думаешь, и я не могла на это пойти. Психологически я не могла даже заставить себя представить второй дневник. Записная книжка представляла собой наши с Леей жизни. А жизнь у человека только одна. Звучит жестоко, но таково было мое ощущение.

Слова текли безостановочно, заполняя драгоценные страницы с обеих сторон и практически требуя лупы для расшифровки. Все подробности прошедшей недели оказались в дневнике. Мои страхи вылились на бумагу. С Леей легко было делиться. Все мои тревоги, мечты и боль становились общими. Я рассказала ей все о зловещем темном облаке, которое то и дело наблюдала за прошедшую неделю. Пока я в деталях описывала его, мой страх был осязаем. Как облако казалось живым, дышащим существом. Что оно все чаще показывалось в тенях. Я знала, будь она здесь, она бы успокоила меня. Убедила, что я не схожу с ума – чего я, собственно, и боялась. Все мои взбаламученные эмоции выплеснулись. Моя боль передавалась по мере того, как страницы впитывали все мои чувства.