Брижит Обер: Потрошитель

Таблетку аспирина — и в кровать, мечтала она, и еще какую-нибудь передачу подебильнее включить — что бы выплакаться хорошенько.

Жанно вздохнул: все, что ему оставалось, — это ехать домой на очередной интереснейший вечер в стиле «телевизор — семья — сколько можно заглядываться на девиц — много пьешь — спать пора».

— Спать пора, баламуты! — крикнул Марсель эскадрилье бомбардировщиков, штурмующих новый диван, купленный по каталогу.

— Ладно, пусть еще поиграют. А ты много пьешь! — отметила Надья, указав на полупустую бутылку кьянти.

— Устал очень, — не выдержал Марсель.

Надья поцеловала его в щеку. Она постоянно задавалась вопросом: не является ли их совместная жизнь какой-то ошибкой? Готовы ли они вообще жить друг с другом: он — с малийкой, а она — с представителем галло-романской нации. Как это скажется на их детях? «Не бери в голову, — отвечал Марсель, — что будет, то будет».

Как бы там ни было, она настояла на переезде. О том, чтобы спать в постели его зверски убитой жены Мадлен, не могло быть и речи. Они подыскали трехкомнатную квартиру неподалеку от порта: старый дом на булыжной мостовой, четвертый этаж без лифта, вид на заросший олеандрами внутренний дворик и достаточно солнца, чтобы развесить по окнам горшки с мятой и кориандром.

— Иии-ээха! — гикнул Момо, разогнавшись и заскользив по новенькой плитке, спасаясь от преследовавших его Франка и Сильви — детей Марселя.

Надья улыбнулась. Как они полны жизни! А ведь Момо едва не погиб. Она тряхнула головой — хватит тяжелых воспоминаний. Впредь все будет хорошо, думала она, пока Марсель нехотя поднимался из-за стола, чтобы вынести мусорное ведро.

Отопление отключили пятнадцатого апреля, но по ночам еще было свежо, и Марселя, одетого в трико, знобило. По пути он машинально разглядывал улицу. Вот идут два подростка. На плече одного из них — магнитофон. Бацают звуки рэпа. Вот клошар, присвоивший себе имя Иисус: свернулся калачиком в грязном спальном мешке и дрыхнет себе под навесом супермаркета. По направлению к морю летит заряженная пометом эскадрилья чаек. Вдоль стен, выпучив глаза, крадется кошка — пришло время охоты на крыс в подвале сырной лавки. Франк очень хотел собаку и просто не давал ему прохода. «Мама же обещала!» — изо дня в день канючил этот хитрец. Разумеется, ничего такого Мадлен обещать не могла: ее приводил в ужас малейший беспорядок. Скорее всего малыш просто скучал по матери. Но он никогда о ней не заговаривал. Как и Сильви. На похоронах они не плакали. Они приняли Надью; сразу же сошлись с Момо. Марсель понимал, что, хотя его дети изо всех сил держат себя в руках, горе еще слишком живо. Но что он мог сделать? Как найти с ними общий язык, тем более что он вообще не разговорчив по природе? С тяжелым сердцем он поднялся в квартиру.

Скорчившийся в своем вонючем мешке Иисус охнул и обернулся. Ему снилось, что, шевеля бритвенными лезвиями на кончиках пальцев, над ним склоняется человек с сияющими глазами. «Цыпа-цыпа-цы па, — приговаривал человек с сияющими глазами, — давай потанцуем — приглашает Папа-Вскрой-Консервы!» Иисус мигом очнулся ото сна и жадно присосался к коробке красного вина.

Человек с сияющими глазами сидел за пианино перед стеной, измазанной свежими экскрементами, и улыбался. Он улыбался так широко, что можно было увидеть его десны и кровь, струящуюся из-под воткнутых в них гвоздей.

Его пальцы летали по клавиатуре, под ними рождались волны музыки — алые и горячие, как боль, покойные и бездонно-синие, как ночь.

Первые выходные июня обещали быть напряженными и по-весеннему теплыми. На пляжах уже вовсю загорали и, несмотря на то что температура воды не превышала девятнадцати градусов, многие даже купались.

Марсель патрулировал восточный берег вместе с Большим Максом, бывшим напарником старика Жоржа, также убитого Кутюрье. Достоинством Макса было немногословие. В часы досуга он работал диджеем и, вечно недосыпая, зевал днями напролет.

Пока Марсель, сняв фуражку, вытирал испарину, Большой Макс, воспользовавшись этим, заказал чашку кофе у одного знакомого — владельца ларька с сэндвичами.

— А, это ты, чертяка! Как, сцапали? — разулыбался этот низенький жизнерадостный человечек.

— Чего сцапали? — хлопнул глазами Макс.

— «Чего-чего»! Трясучку вашу цыплячью [13]— вот чего!

— Сцапали, скажешь тоже! Полный параллакс! — вздохнул Макс, прикрывая глаза.

— Кстати, утопленник этот… про которого в газетах еще писали — не второй, а первый… ну, мистраль и все такое, — он у меня кофе-то частенько пил!