Ричард Кесслер - Транс

Но телевидение – это телевидение. Перед камерой каждый хочет выглядеть телезвездой, особенно эти сволочи журналисты, которые будут сидеть в студии. Ничто не доставит им такого удовольствия, как угробить Джека Крейна каким-нибудь этаким вопросом. Во время агитационной кампании можно притвориться, что ты не слышишь их поганого вопроса, можно обойти его молчанием, обратить к собственной выгоде, пользуясь своим мощным авторитетом. В худшем случае можно позволить себе начать заигрывать с аудиторией в несколько сот избирателей, и тогда никакая твоя оплошность не играет роли. Но сидя перед камерой, ты вступаешь в тесный контакт с миллионами избирателей, а может быть, и со всеми делегатами съезда, и меньше всего хочется выглядеть перед ними этаким неумелым, неподготовленным и тупым.

Самое смешное, что средний избиратель никогда не слушает глубоких, всеобъемлющих, подтвержденных фактами ответов. Ответы интересуют в первую очередь средства массовой информации. Средний Джо реагирует лишь на прямое обращение к нему, остроумное и простое типа: "Джек Крейн не допустит этого" – лозунг, придуманный одним башковитым сотрудником из банды его "наемных пистолетов", опытным рекламным агентом, специально нанятым для проведения избирательной кампании Крейна. Удачные лозунги обеспечивают легкий успех. Во время выступлений можно бросить любой – это может быть настоящее дерьмо, лишь бы он здорово звучал, и тогда вы сорвете бурю аплодисментов.

Избиратели не слушали, они наблюдали и чувствовали.

В теледебатах основной упор делается не на освещении насущных вопросов, а на способах достижения политических целей. И на личностях. Телевидение стало непререкаемым арбитром, решавшим, что важнее всего показать в данный момент избирателям.

И поэтому важнее всего был так называемый "звуковой кусок", интересный кадр, монтаж, создающий противоречивый имидж, какая-нибудь забавная оплошность. Политический деятель, медленно поднимающийся по ступенькам на трибуну, для операторов, а следовательно, и для телезрителей, представлял куда больший интерес, чем само его выступление, прочитанное с трибуны. По общему мнению, эти штучки и были "настоящим телешоу" и у них было больше шансов появиться в шестичасовых "Новостях", чем какая-нибудь запланированная речь, независимо от ее содержания.

Джек Крейн превосходно усвоил этот урок. Вся его команда умела мастерски выхватить "звуковой кусок" пожирнее. Всю избирательную кампанию они спланировали с таким расчетом, чтобы ухватить как можно больше эфирного времени. Свою программу они видели как стремительный рекламный удар по либеральной политике левого толка, пропагандируемой университетским профессором, который был слишком наивен, чтобы сообразить, что происходит, и вел себя слишком по-джентльменски, чтобы отвечать контратаками на удары. Он мог и не знать, что такое "звуковой кусок", даже если удар будет нанесен по его собственной заднице.

К сильным сторонам Милтона Бёрна можно отнести огромный опыт работы в Конгрессе и обширные познания в политологии. Как американский президент он был бы просто великолепен. Журналисты, аккредитованные для участия в теледебатах, прекрасно знали эти качества Бёрна. Они несомненно попытаются с помощью вопросов выявить всю ценность Бёрна для нации. Крейн же, обрушивая на избирателей шквал негативной информации, здесь, конечно, проигрывал Бёрну.

Да, теледебаты – это особый экзамен. "Надо сделать все, – думал Крейн, – чтобы лишить Бёрна возможности выставить его глупцом и невеждой".

Противник Бёрна снова углубился в бумаги, утверждая себя в мысли, что он не допустит этого.

Через несколько минут, заметив подходящего к нему Карла Хоффмана, он сложил все бумаги – теперь можно подняться на трибуну и вступить в драку с противником.

Но Хоффман покачал головой, затем кивнул в сторону телефонов, стоявших в другом конце комнаты:

– Еще рано. Губернатор, вам звонят. Это Джекдоу.

– Все чисто? – Крейн сурово посмотрел на помощника, пытаясь по его глазам угадать ответ.

– Да, сэр. Возьмите трубку у себя в кабинете.

Крейн поднялся с кресла.

– Голос веселый?

– Нет, сэр. По-моему, в штаны наложил.

Кровь отлила от лица Крейна.

Ткнув бумаги в грудь Хоффмана, он большими шагами пересек комнату, толкнул дверь, прошел холл и вошел в свой кабинет. На письменном столе стоял засекреченный телефон. Крейн взял трубку. Его распирало от ярости.