Родриго Кортес - Толмач

Он еще не знал, как угодить Мечит наверняка, а потому на всякий случай погадал на горящих углях и озадаченно почесал затылок: угли утверждали, что все зависит от русского воина.

Курбан глянул в сторону спящего поручика, затем вывернул ему карманы и тут же нашел документ с тавром Орус-хана. Развернул и в восхищении замер: в самом низу, в последней записи стояло слово, которое он видел на карте священного Курбустана.

Шаман стремительно вытащил карту, сверил слова, и спустя полчаса все пятеро хунгузов заснули вечным сном. А на стене появилась художественно выведенная жертвенной кровью надпись, в точности повторяющая очертания священного слова ИНКОУ.

Февраль 1900 года начался дня помощника главного начальника Охранной стражи и начальника охраны Порт-Артурской линии КВЖД Павла Ивановича Мищенко с неприятностей. Из мятежного Шаньдуна вместе с партиями обычных китайских рабочих начали прибывать агитаторы ихэтуаней, в основном в Инкоу. Понятно, что сразу же начались мятежные речи о том, что Китай предназначен небом для китайцев и жадным до чужой земли русским, англичанам и прочим длинноносым давно пора отправиться к праотцам.

Нет, в самом Инкоу мятежников было относительно немного; по данным разведки, в той же столичной провинции Чжили бойцов «Кулака во имя справедливости и согласия» насчитывалось порядка ста тысяч. Но вот Мищенко от этого было никак не легче. Нет-нет да и проходили ихэтуани по улицам, громким барабанным боем извещая, что дни длинноносых сочтены, а значит, совсем скоро всеобщая «Гармония и Справедливость» таки наступит.

И уж совсем не нравилось Павлу Ивановичу, когда ихэтуани начинали демонстрировать свои боевые качества. При огромном скоплении наивного и простодушного китайского народа парни, а порой и перезрелые старцы вдруг начинали крушить голыми руками доски и черепицу, а затем выстраивались в ряды по восемь и препотешно, с проворотами и другими финтами подпрыгивали на месте, отчаянно вопя по-кошачьи.

Понятно, что китайцам это «цирковое представление» нравилось, и они даже начинали подумывать о том, что, возможно, ихэтуани правы и был бы силен дух, а уж продавших души дьяволу иноземцев они как-нибудь изгонят. И вот это бесило Павла Ивановича более всего настолько, что он едва удерживался от того, чтобы выловить два-три десятка этих чертовых «боксеров» да и выпороть нагайкой на базарной площади – прилюдно!

Наверное, он так бы и сделал, если бы не полковник Гернгросс. Будучи начальником всей Охранной стражи Восточно-Китайской дороги, Александр Алексеевич все время, порой по самому пустячному поводу, связывался с Петербургом, и, само собой, почти европейская столица мгновенно открещивалась от всякой там «азиатчины».

Они там, в Петербурге, даже не представляли себе, что здесь, на краю света, азиатчина и была самой жизнью и, чтобы вытравить ее до конца, чтобы выучить диких китайцев хотя бы простейшей православной молитве, пришлось бы ждать лет сто или поступить вполне по-азиатски, то есть беспощадно вырезать самых тупых и упрямых и именно этим вразумить оставшихся.

В общем-то, к тому все и шло, и не только Мищенко, но и Гернгросс, и даже петербуржцы понимали: однажды ступив на эту землю, Россия уже не уйдет отсюда никогда. «Желтороссия» с диковинным названием Квантун обязана была стать российской – и по духу тоже.

Курбан напряженно следил за тем, как выскочили из сарая и побежали к фанзе расстрелявшие людей Семенова и Кан Ся хунгузы; как они взвыли, оплакивая вырезанных и сложенных у стены «братьев»; с какой ненавистью добили раненых полицейских и казаков. А потом наступила его очередь.

Едва хунгузы, бросив убитых, скрылись в предрассветных сумерках, он вышел из укрытия и, не теряя драгоценного времени, съехал на заду в ложбину. Перевернул замершего на снегу поручика и приложил ухо к груди. Сердце еще стучало.

Курбан тщательно ощупал припорошенное снегом недвижное тело и недовольно крякнул: пуля в плече, еще одна в предплечье, а обе ноги переломаны в голенях.

«Надо его к русским тащить…» – подумал он.

Нет, вытащить пули и срастить переломы он мог и сам – было бы время, но вот времени как раз было – в обрез. И Мечит, и все, кто стоит за ней, напряженно ждали, когда поручик начнет исполнять возложенную на него божественную функцию, а для этого Семенов должен оказаться среди своих.

Курбан глянул на лежащего рядом окровавленного Кан Ся, на всякий случай обшарил его карманы, достал имперское служебное удостоверение, нетолстую пачку денег и наткнулся на спрятанную за пазухой перепачканную кровью бумажную папку. Вытащил, развернул и обомлел. С первой же страницы на него смотрело лицо Семенова.