Родриго Кортес - Толмач

«Бог мой, какая глупость…» – стыдливо усмехнулся поручик и вдруг замер.

Там, глубоко внутри, явно рождалось что-то новое, доселе незнакомое. И это новое определенно знало, что мечтать об островах и самородках ничуть не глупее, чем стреляться из-за того, что у тебя не получается есть и спать после убийства человека.

«Наверное, только такой дикий человек, как этот тунгус Курбан, может убивать, не считаясь со своей совестью, – подумал он. – Или такой фанатичный, как этот китаец Кан Ся… А может, это он и делал?»

– Скажи мне, Кан Ся, только честно, – выдавил поручик. – Все эти жертвы, спущенная кровь… Это не ты делал?..

– Вы, варвары, глупые люди, – громыхнув цепью, улегся на бревне, будто у себя дома, Кан Ся, – полмира захватили, а одного не поймете: что чужой кровью полито, твоим уже не станет.

Семенов вспомнил, сколько китайской крови было пролито в Мергене, Цицикаре, Бодунэ, а потом еще и здесь, на берегах Амура, и содрогнулся.

– Подожди, Кан Ся, – словно тот мог куда-нибудь уйти, попросил он, – я скоро вернусь.

Курбан подошел к бревенчатой караулке уже в темноте. Огляделся по сторонам, увидел прикованного к бревну толстенной медвежьей цепью Кан Ся и улыбнулся: китаец не был серьезной помехой.

Собственно, место, в котором будут открыты Врата Преисподней, он вычислил сразу, еще в Мукдене. Изо всех изображенных на карте мест было только одно, где земли Орус-хана вплотную приближались к землям Цинов, – Амур. Именно здесь он проводил к Эрлику свою любимую бабушку Курб-Эджен, именно здесь он увидел первого посланника богов – Бухэ-Нойона – и именно здесь он узнал священную волю Эрлик-хана. Так что сходилось все!

А когда Курбан, поболтавшись в Айгуне и Благовещенске, услышал, что этот старый дурак Феофаныч с двуглавой птицей Гарудой на кокарде пригрел на груди, а затем еще и покрестил в русскую веру дитя Дракона, стала понятна и вторая часть пророчества. Неизвестным оставалось лишь время…

Шаман и понятия не имел, что прямо сейчас в Мукдене четырнадцатый час подряд русские генералы пункт за пунктом навязывают подавленным поражением китайцам бессрочную оккупацию всей Маньчжурии. У него были свои методы, и, кинув альчики, он достаточно точно узнал, когда наступит указанный спутниками Эрлика «час слияния Дракона с Птицей». И когда указанный час наступил, он пришел.

Увидев сероглазого скуластого толмача, Кан Ся так сильно взволновался, что даже забыл о цепи и привстал. И когда монгол прошел мимо него в караулку, а через несколько минут как ни в чем не бывало вышел обратно со спящим Ваном на руках, Кан Ся вскочил и кинулся наперехват.

Толстое железное кольцо впилось в ногу, и Кан Ся рухнул на землю.

– Караул! В ружье! – страшно заорал он. – Эй! Вы! Спите, что ли?!

Ответом была полная тишина. Кан Ся вскочил на бревно, ухватился руками за ставни и с усилием подтянулся к окну. Все трое оставшихся в здании казаков так и сидели за столом с картами. Вот только головы их были одинаково откинуты назад, а мундиры залиты кровью.

Кан Ся застонал, спрыгнул и ухватился за толстенное бревно. У него не было ни единого прямого доказательства, но Кан Ся хорошо помнил, что происходит, когда он, Семенов и этот то ли тунгус, то ли монгол собираются в одном месте.

Раскачивая бревно из стороны в сторону, Кан Ся выдернул его из-под крыльца лишь на пятый или шестой раз. Приподнял, прижал к груди и, шатаясь, побрел вслед – к Амуру.

– Семе-онов, – через шаг выдыхал он, – где ты-ы, Семе-онов?!

Поручик не знал, что скажет Зиновию Феофановичу и как выманит ключ, но был уверен: китайскому капитану здесь, на медвежьей цепи, делать нечего. Привычным быстрым шагом он вышел на обычный маршрут пограничного наряда, выскочил на пригорок, и вдруг ему показалось, что его позвали.

Семенов замер. Месяц пути через дикую Маньчжурию научил его доверять своим чувствам. И через пару секунд зов повторился. Поручик немного помедлил, а когда зов повторился в третий раз, побежал назад, в считаные минуты выскочил к караулке и увидел, что ни Кан Ся, ни даже бревна нет! Он огляделся и, подчиняясь скорее интуиции, чем логике, помчался к реке. Выскочил на берег и понял все и сразу.

В ярком свете луны было видно все: и низко посаженная полузатопленная китайская лодка без весел, и сидящий в ней с испуганным ребенком на руках Курбан, и оседлавший свое бревно, отчаянно гребущий к ним руками Кан Ся.

– Курбан, – заорал Семенов и бросился в черную октябрьскую воду, – не смей, Курбан!