Александр Ольбик - Президент

Касьянов смотрел мимо президента и в его глазах было полно недоумения, чего-то глубоко невысказанного, смешанного с удивлением и страхом. Президент тоже сидел и молчал и тоже глядел мимо своего собеседника. Они оба понимали, что ситуация, которая вскоре должна стать реальностью, напоминает бред сумасшедшего или, во всяком случае, сонное наваждение…

Наконец, Касьянов, видимо, к чему-то придя, спросил, стараясь вкладывать в свои слова непринужденность и даже свой не очень отточенный юморок.

— Ну а если рейд генерала Доватора в тыл немецко-фашистских захватчиков сорвется? Не хватит, например, фуража или попадете в засаду и завяжется неравный бой? И пуля-дура не разберет кто есть кто… Что тогда стране делать?

Путин отреагировал не медля:

— Во-первых, я иду туда с намерением вернуться. Во-вторых, со мной будут сапсаны, беркуты, кондоры, называй их как хочешь. И эти люди будут знать, кто с ними туда идет. Собственно, в этом и будет все дело. Но а если Бог Барса и Тайпана окажется сильнее нашего, так тому и быть. Похороните в Питере, на Никольском кладбище… И очень прошу, никаких памятников — гранитная плита и мои данные: тогда-то родился и тогда-то умер. Все! И ни в коем случае не объявлять в стране траура. Я еще не настоящий президент, я только учусь, — Путин улыбнулся и поднялся с кресла. — Сиди, я взгляну на календарь…

Касьянов тоже встал и прошел по мягкому ковру. Вернулся — президент что-то подписывал. Вскоре премьер понял, что это было. Путин вышел из-за стола и с листом бумаги подошел к маленькому столику. Положил и взглядом дал понять Касьянову, что бумага предназначена ему. Премьер нагнулся и стал читать: «Указ. С 10-го августа 2000 полномочия президента РФ передаю председателю правительства РФ Касьянову М. М. сроком на три дня, включительно по 13 августа с. г. « Подпись.

— А что же будет с ядерным чемоданчиком? Это ведь не шутка, — спросил Касьянов и в груди от такого вопроса у него заплясали чертики.

— Девятого или десятого вечером мы с тобой встречаемся здесь же, в присутствии офицеров связи, которые при мне передадут в твои руки этот чемоданчик и сразу же проведут инструктаж. Это проще, чем тебе это кажется. Конечно, по теории вероятности в эти три дня может начаться ядерная война… Ну что ж, ты не один будешь — такие кейсы есть у министра обороны и у начальника генштаба… Но скорее умершая в прошлом году бабушка восстанет из гроба, чем именно в эти три дня кто-то вознамерится запускать в нас ядерные ракеты…

Касьянов какое-то время сидел, словно пораженный молнией.

— Владимир Владимирович, если бы я вас не уважал, если бы не ваше искреннее желание вытащить страну из трясины, я вынужден был бы в такой ситуации насексотить на вас Совету Федерации… Это же уму непостижимо: ядерный чемоданчик остается в руках не главнокомандующего, а человека, который не служил в армии ни одного дня…

— Ельцин тоже не служил, а лично я был за него спокоен. И за тебя буду спокоен. Ты уравновешенный интеллектуал и справишься, что бы тут за эти три ни произошло. А насчет кейса… Ты, может, не знаешь, что в августе 1991 года… во время путча один из трех ядерных кейсов был потерян. Причем президентский, который был у Горбачева…

…Путин мысленно часто возвращался к этой теме. В августе 1991 года он был вызван из Германии в «Аквариум» , Главное разведуправление, где должно было быть принято кардинальное решение по многим нелегальным разведгруппам, работающим в Западной Европе и в США. Политические события стремительно развивались, Союз и его страны-сателлиты так же стремительно разваливались вместе со своими спецслужбами. Нужно было срочно в одних случаях обрубать все конспиративные концы, в других — постараться связать их покрепче и оставить «узлы» до более подходящих времен.

В Москву из Берлина он прибыл 18 августа и сразу же был принят начальником Управления Федоровым. Разговор не обещал ничего хорошего, что, собственно, и случилось. После него у Путина на сердце остался лежать тяжелый камень. Шеф не держался за свое место, и, как профессионал, понимал, куда катится страна и что может сулить этот сумасшедший разгон. После обсуждения главной темы — сохранения резидентуры в странах Западной и Восточной Европы — Федоров дал прослушать магнитопленку, которую он достал из сейфа. Запись была отличная, но ее содержание повергло Путина в ужас. Разговаривали двое: министр обороны Язов и председатель КГБ Крючков. Речь шла о вводе в Москву элитных частей, расквартированных под Москвой — Кантимировской, Таманской дивизий и дивизии имени Дзержинского. Крючков тоном и матерными вставками склонял маршала к незамедлительному согласию. Но старый вояка не спешил, он расспрашивал Крючкова — кто пойдет с ними? И зазвучали имена: Янаева, Пуго, начальника Генштаба Моисеева, Главкома сухопутных сил генерала армии Варенникова, начальника штаба войск ПВО генерал-полковника Мальцева… Когда разговор зашел о президенте России Ельцине, Крючков сделал паузу. Было даже слышно, как он нервно сглотнул слюну, видимо, то, что он собирался сказать Язову, было и для него самого непростым делом. Но все же сказал: «Этого бугая надо валить. Если мы этого не сделаем сейчас, потом все умоемся кровью». «А кто этим займется? — наивностью повеяло от слов Язова. — Армия такими делами не занимается. „ И опять пауза и снова нервный спазм в горле шефа КГБ: „Этим займется генерал-лейтенант Поливанов. Он со своими людьми блокирует Архангельское, куда после возвращения из Казахстана должен возвратиться Ельцин со своей челядью… Если, конечно, ему удастся благополучно прилететь из Казахстана… У него небольшая охрана и мы ее сомнем в две минуты…“ „Когда вводить части в Москву?“ — тяжело отдыхиваясь, спросил Язов. «В ночь с восемнадцатого на девятнадцатое… И не дрейфь, Дима, все будет конституционно оформлено. Детали обговорим на совещании…“