Александр Ольбик - Президент

— Могу ошибиться, но он мне представляется именно с велосипедом. Лицо на фото не очень разборчиво, а вот велосипед… И кепка — точно, это знакомый Михайло.

— Как ты думаешь, он был связан с Гасановым и Масаевым?

— Если был знаком с Михайло, то, видимо, и с ними как-то связан.

— А как по-твоему, этот Михайло и этот велосипедист еще в Волгограде?

Усач пожал плечами.

— Это зависит от того, что они хотят здесь найти.

— А как ты думаешь, что можно искать, имея на руках револьвер и несколько тротиловых шашек?

— Только приключения на свою задницу.

…Вронский, возвратившись в Управление, тут же позвонил главному прокурору и попросил того о встрече. Когда она состоялась, он изложил факты, и озадачил прокурора тем, чтобы УФСБ и РУБОП выделили в его распоряжение оперативников.

— Сколько тебе нужно, столько и получишь, — заверил Вронского прокурор.

— Не менее сорока человек…

— Ну это ты, парень, несколько загнул. Что они будут делать — сидеть у тебя в приемной?

— Они будут у меня пахать, рыть носом землю… Дайте мне сто сорок человек и я всех озадачу. Слишком велик риск грандиозного теракта.

— Да на тебя уже работают все силовые структуры области…

— А толку?

— А это, извини, зависит от тебя. С чего начнешь?

— Уже начал. Если отыщем человека в черной бейсболке с велосипедом, считай, полдела уже сделано. Через него выйдем на других. Исполнителей.

— А почему ты думаешь, что этот парень с велосипедом не относится к числу исполнителей?

— Потому что он на велосипеде и курит «Приму»… Он — звонарь, второстепенная шестерня и не более того. Возможно, оказывает кому-то мелкие услуги. Во всяком случае, это статист, но из таких, которые могут пойти на все… И потому мы его заловим.

— Как бы я хотел, Володя, быть таким же уверенным в себе, как ты, а то меня совсем сомнения заели. То ли завод взорвут, то ли резиденцию губернатора…

— Губернатор им не нужен. Террористы тоже умеют считать и они большие прагматики.

— Ну что ж, — сказал главный прокурор, — раз ты все о них знаешь, иди, разыскивай. Ни пуха тебе ни пера…

Михайло позвал сидящего на крыльце и лузгающего семечки Сергея. Они пошли в сарай, где под копной сена лежали мешки, пузатые словно откормленные поросята.

— Бери за углы, — сказал Сивко, — и не роняй.

Когда все четыре мешка оказались в избе, Сивко велел напарнику сходить погулять.

— Далеко не ходи, скоро понадобишься.

— Тогда дай на пару затяжек, а то скучно просто так шляться по улице.

Михайло достал кожаный кисет и отсыпал Сергею в ладонь горсточку растертой анаши.

— Не жмись, хохол, говна жалко?

— Тебя, придурка, жалко. И так чуть маслы передвигаешь.

— Да это у меня такая походка, дед так ходил.

— А моего деда твои москали забротали и в НКВД поставили к стенке. И еще трех его братьев и невестку.

— И теперь ты мстишь за них?

— Я нахожусь на войне и потому никому не мщу. Иди на улицу, здесь курить нельзя.

Сергей вышел и отправился в сад. По ходу сорвал несколько переспевших груш и, войдя под шатер смоковницы, улегся под ней. Ему было хорошо. Даже очень хорошо. Курил, наркота начинала щекотать душу, а он, уставившись в небо, на котором кроме синевы ничего больше не было, взирал в ее непроницаемую бездонность. И рисовались ему быстро и хаотично сменяющиеся картины, которые необъяснимо ласково щекотали все его нутро. То, что делает Михайло, его как-то не волновало, хотя и дураку было понятно, что тот готовится сотворить. Но ему было все равно, ибо жизнь в данном виде и образе, которая предстала перед ним, меньше всего вызывала в нем сочувствия. И люди, которые жили сами по себе, обходясь без него, были для него не более, как некие механические абстрактные предметы.

Сергей задремал и приятность явная перешла в приятность сонную, что в тысячу раз было приятнее и сказочнее всего остального. Какие-то прекрасные сине-золотые видения поплыли перед его очарованным взором: солнечная предзакатная широта мира сладостно сочеталась с зелеными купами огромных, до небес, деревьев.

И в этом великолепии до его слуха донесся скрежещущий голос: «Вставай, маскаль, пора работать». Он открыл глаза: над ним столбом застыл Михайло. Он лузгал семечки и шелуху сплевывал прямо на лежащего и пока ничего не понимающего Сергея.

— Хватит валяться, пора працювати, — проговорил Михайло и, развернувшись, пошел в избу. Когда туда явился Сергей, Михайло, стоя у поставленных на попа мешков, сказал: