Мо Хайдер - Токио

Он улыбнулся и надел на шею нагрудник.

— Это сабу-сабу. Вы знаете, что такое сабу-сабу!

— Сабу-сабу! — Я почувствовала, как стянуло кожу возле рта. — Да. Конечно. Я знаю сабу-сабу.

Нарезанная говядина. Мясо, подаваемое на стол сырым. Мама Строберри не стала бы здесь есть сабу-сабу. Она вообще ничего не стала бы есть в этом доме из-за историй о странном мясе, которым торгуют рядом с прилавками. Ошака. Это странное слово означает что-то, прошедшее через вторые руки, либо выброшенное за ненадобностью. Такое явление — редкость в послевоенном Токио, ведь здесь все то, что не годится для еды, сжигают. В автомобиле я вспомнила, что у этого слова есть и еще одно, зловещее значение: якудза играли со словами осака и шака для описания весьма специфических «выброшенных» вещей. Когда Строберри произнесла слово ошака, она имела в виду внутренности мертвецов.

Официант снял крышку с кастрюли, и над столом поднялся сладкий пар. В кипящей воде крутились и кувыркались кубики тофу.

По тарелкам разложили говядину. Она была нарезана чрезвычайно тонко, так что через нее просвечивала тарелка. Я позволила официанту поставить слева от меня блюдо, но не стала немедленно накручивать мясо на щипцы, как делали мои соседи. Сидела и смотрела на него. К горлу подкатывал комок. Все ели, поднимали сырые куски говядины, похожие на розовый мрамор с белыми прожилками, окунали их в кипящую воду, водили взад и вперед, после чего макали в соус и, откидывая голову, целиком забрасывали в рот. На подбородок стекали капли жира.

Они вскоре заметят, что я не ем, подумала я. Взяла кусок мяса, окунула его в кипящий бульон, поднесла ко рту и чуть-чуть откусила с краешка. С трудом проглотила, не чувствуя вкуса. Внезапно подумала о Ши Чонгминге. Остаток мяса опустила в чашку с соусом и поспешно глотнула красного вина. Бизон, сидевший за одним столом с Фуйюки, тоже не ел. Он беспокойно поглядывал на русских двойняшек, сидевших по обе стороны от него: они поглощали мясо с энтузиазмом. «Это потому, что ты знаешь, Бизон, — подумала я. — Знаешь все об ошака и дзан-пане и о том, что Фуйюки верит, будто это делает его бессмертным. Я права? Ты знаешь правду».

Официанты больше не бегали в кухню, и Джейсон вошел туда. Он стоял рядом с медсестрой и о чем-то тихо с ней разговаривал. Всякий раз, когда я смотрела в ту сторону, видела, что он настойчиво что-то ей внушает, старается в чем-то убедить. Она не прерывала своего занятия, словно его не было рядом. Однажды он повернулся, посмотрел на гостей и заметил, что я за ним наблюдаю. Должно быть, я была очень бледна и шокирована и сидела за столом очень прямо. Он открыл рот, словно собираясь что-то сказать, затем показал глазами на медсестру и улыбнулся мне, приглашая разделить его чувства. Провел кончиком языка по нижней губе и нажал на нее, так что на мгновение стала видна его ротовая полость.

Я опустила глаза к остывающему мясу. На нем появилась жирная пленка. Желудок непроизвольно сжался, я почувствовала отвращение.

За другим столом Бизон и Фуйюки обсуждали худенького молодого человека с оспинами на коже и осветленными волосами. Это был новенький, и он заметно нервничал.

— Подойди сюда, чимпира, — сказал Фуйюки. — Давай, чимпира. Подходи.

Слово чимпира ранее мне не было известно. Лишь спустя несколько месяцев я выяснила, что так называли младшего члена мафии. Буквальное его значение — «маленький половой член». Чимпира встал перед Фуйюки, а старик откатился от стола и, пользуясь тростью, поднял мешковатый пиджак чимпиры. Под ним, вместо рубашки, оказалась черная футболка.

— Взгляни на это, — обратился он к Бизону. — Вот как нынче одеваются!

Бизон слабо улыбнулся. Фуйюки втянул щеки и печально покачал головой. Затем опустил трость.

— Ох уж эта молодежь. Стыд и позор.

Фуйюки подал знак официанту. Тот пошел в кухню. Кто-то принес стул, и гости подвинулись, чтобы чимпира сел рядом с Фуйюки. Молодой человек сел, нервно запахнул пиджак, чтобы Фуйюки не видел столь разочаровавшей его футболки. Лицо парня было бледным, он поглядывал на гостей. Только когда официант поспешно вернулся с подносом и снял с него две маленькие негла-зированные чашки, кувшин с саке, пачку толстой белой бумаги и три маленькие миски с рисом и солью, чимпира слегка расслабился. Перед ним лежала на блюде рыба, вперившая мертвые глаза в потолок. Чимпира смотрел на приготовления к ритуалу сакадзуки. Для него это была хорошая новость: Фуйюки приглашал его в банду. Ритуал начался — с рыбы сняли чешую и бросили ее в саке, насыпали горстку соли. Фуйюки и чимпира произнесли клятву. Я заметила, что все гости внимательно наблюдают за ритуалом, а на кухню никто не обращает внимания. Там медсестра, отложив кухонный нож, споласкивала под краном свои большие руки.