Белобров-Попов - Красный Бубен

Магалаев завыл, как бешеная собака, вскочил на ноги и побежал прямо на Леню. Леня перевернулся на бок. Пылающий Магалаев врезался в перила, перевалился через них и полетел вниз.

– Ва-а-а-а-а!..

– Бумммм!.. Бумммм!..

– И-эх!..

– Бумммм!..

– И-эх!..

– Бумммм!..

Отец Харитон продолжал бить в набат. Он бил и бил в колокол, как будто ничего кроме этого колокола на свете не было, как будто не было никаких «Черных Слуг», как будто не убили скрепкинских друзей, как будто не было газа зарин, как будто внизу стоит целый телевизор и показывает концерт, как будто вокруг храма не лежат трупы в кожаных куртках, как будто Леня и батюшка не бежали пять минут назад по сырому и темному подземному ходу от бандитов с пистолетами, как будто в церкви не выбиты все стекла и не сломана дверь, как будто на колокольне не было никакого Магалаева, как будто Магалаев вообще не существовал НИКОГДА, и битвы на колокольне как будто тоже не было! А БЫЛ только БОГ, который через отца Харитона играл на неземном инструменте неземную музыку.

– Бумммм!.. Бумммм!..

– И-эх!..

– Бумммм!..

– И-эх!..

– Бумммм!..

Леня улыбнулся и закрыл глаза.

– Бумммм!.. Бумммм!..

– И-эх!..

– Бумммм!..

– И-эх!..

– Бумммм!..

Скрепкин почувствовал, как звук колокола зовет его куда-то, и он поверил ему сразу, и как небесный всадник, оседлал звук, и звук понес его к ослепительному сиянию…

Самолет взорвался. Всё живое и мертвое, если не разорвало на куски, то расшвыряло и засыпало сверху порядочным слоем жирной тамбовской земли. Потом стало тихо, как ночью на кладбище. Потом земля зашевелилась, и из-под нее начали выбираться все те, кто мог выбраться. Желто-зеленые руки с длинными синими когтями, язвами, гнойными струпьями отгребали от себя землю. Лица-черепа моргали мертвыми бельмами. Монстры выбирались наверх, чтобы закончить свое черное дело.

Вновь загрохотали динамики.

наверное, в сотый раз загремела песня. Скрежетали искаженные гитары, ввинчиваясь стальными пружинами в уши. Барабаны стучали, как пульсирующая головная боль. Клавишные издавали звуки бормашины устаревшей конструкции.

Небо озаряли всполохи пожарищ. Северный ветер разносил запах горелого мяса и паленой шерсти. Полная луна висела в небе, как здоровое золотое блюдо, на котором философам приносят яд.

Юра Мешалкин и Семен Абатуров лежали недалеко друг от друга под слоем земли. Юра Мешалкин упал точно на кирпич и сломал ребро. Дед Семен упал на спину, и его накрыло листом фанеры, которую он спер в клубе и поставил за церковь. Дед Семен собирался из этой фанеры сделать стенд для объявлений – когда какая служба, когда чьи именины. Фанера спасла его. На фанеру насыпалось такое количество кирпичей, железа и земли, что без нее деда бы убило. Абатуров услышал, что кто-то над ним роет землю, кто-то откапывал дедушку Семена. Но кто его откапывал, дед не знал – это мог быть свой, а могли быть демоны. Абатуров напрягся, пытался понять, что у него с руками, ногами и головой. Наконец он понял, что лежит, вытянув ноги, а к его груди прижата икона, которую он не выпустил, когда его зашвырнуло. Господи, помоги!

Юра попытался открыть глаза, но не смог. Наверное, я умер и лежу в гробу, – подумал он, но не испугался этой мысли. Он попробовал пошевелиться, и у него получилось. Правда, не очень получилось – и шевельнулся он не очень-то, и в боку что-то так заболело, что ужас. Ум/ – вскрикнул Юра и в рот ему насыпалась земля. – Если у меня болит бок, а в рот продолжает что-то сыпаться, значит, я живой! Юра пожевал… – земля… Я засыпан землей, и она насыпается мне в рот… Лучше не открывать глаза, как рот, чтобы в них тоже не насыпалась земля… Мешалкин попытался отгрести от себя землю. И у него опять получилось, хотя каждое движение приносило дикую боль в боку.

Наверное, я сломал ребра, — подумал Юра, продолжая откапываться.

И тут он услышал, что кто-то копает ему навстречу.

Хорошо, — решил Юра, – теперь я точно выберусь.

Он стал копать медленнее, потому что понадеялся, что его откапывают более здоровые, чем он…

Давление фанеры сильно уменьшилось, и дед Семен смог дышать глубже. Но тревожное чувство не оставляло его, а наоборот, росло и росло. Деду Семену казалось, что откапывают его не люди, а животные. Как-то они не по-человечески копали, как будто собака рыла передними лапами припрятанную в земле кость.