Но у Алекса были свои способы. Детство, проведенное в Хьюстоне, не прошло для него даром, и он знал, что значит иметь людей, которые чем-то ему обязаны. Он вошел в особняк отца, даже не переменив одежду.
А потом ему пришлось прокладывать себе путь через людей отца.
Шаг за шагом он пробирался через здание. Он нашел способ обмануть механизм в лифте. Служащий в отцовских апартаментах на крыше здания пропустил его — он знал этого служащего. И вот, наконец, он оказался в знакомой, отделанной мрамором приемной, в окружении гигантских ацтекских мандал, черепов орангутангов и китайских фонариков.
Алекс сидел, кашляя и ежась, в своем грязном бумажном комбинезоне на обитой бархатом скамье, упершись руками в колени, с кружащейся головой. Он терпеливо ждал. С его папой всегда было так, и только так, и никогда по-другому. Если он будет сидеть достаточно долго, рано или поздно появится какой-нибудь лакей и принесет ему кофе и сладкое английское печенье.
Минут через десять двойная бронзовая дверь в дальнем конце приемной отворилась, и в комнату вошла одна из самых прекрасных девушек, каких он когда-либо видел, — лет девятнадцати, мальчишеского вида, с фиалковыми глазами и симпатичной шапочкой черных волос, в короткой юбке, узорных чулках и на высоких каблуках. Она сделала несколько осторожных шагов по мозаичному мраморному полу, увидела его и ослепительно улыбнулась.
— Это ведь ты? — спросила она по-испански.
— Прошу прощения, — ответил Алекс. — Не думаю, что это так.
Расширив глаза, она перешла на английский:
— Ты не хочешь пойти со мной… по магазинам?
— Не сейчас, благодарю вас.
— А я могла бы взять тебя с собой по магазинам. Я знаю в Хьюстоне множество отличных местечек.
— Может быть, как-нибудь в другой раз, — ответил Алекс, оглушительно чихая.
Она озабоченно посмотрела на него, повернулась и вышла, и двери за ней лязгнули, словно легла на место гробовая плита.
Прошло еще минут семь, и действительно появился лакей с кофе и печеньем. Лакей был незнакомый — здесь почти всегда был новый лакей: эти служащие — низшая ступенька в организации Унтеров. Но британская сдоба была очень вкусной, а кофе, как всегда, коста-риканским и отменно сваренным. Алекс поставил блюдо с печеньем на скамейку и несколько раз осторожно отхлебнул, и тогда его физическое состояние восстановилось до того уровня, когда он начал чувствовать настоящую боль. Он послал лакея за аспирином, а еще лучше за кодеином. Лакей ушел и не вернулся.
Потом возник один из личных секретарей. Это был самый старый секретарь, сеньор Пабст, беззаветно преданный семье, — холеный пожилой мужчина, обладатель мексиканского диплома в области юриспруденции и тщательно скрываемого легкого алкоголизма.
Пабст осмотрел его с головы до ног с искренней жалостью. Он был родом из Матаморос; у Унгеров было множество связей в Матаморос. Алекс не мог бы сказать, что у них с Пабстом были совместные дела, но было нечто родственное в способе понимания окружающего мира.
— Думаю, тебе лучше сразу лечь в постель, Алехандро.
— Мне нужно увидеть El Viejo [61] El Viejo — старик, здесь: босс (исп.)
.
— Ты не в том состоянии, чтобы говорить с El Viejo. Ты сейчас готов сделать какую-нибудь глупость, что-нибудь, о чем потом будешь сожалеть. Повидайся с ним завтра. Так будет лучше.
— Послушай, он будет со мной встречаться или нет?
— Он хочет видеть тебя, — признал Пабст. — Он всегда хочет видеть тебя, Алехандро. Но ему не понравится, если он увидит тебя таким.
— Я думал, к этому времени он должен был уже привыкнуть к потрясениям, разве нет? Давай закончим этот разговор.
Пабст провел Алекса к отцу.
Гильермо Унгер был высокий, стройный человек лет около шестидесяти, в аккуратно завитом белокуром парике того самого цвета, каким бывает высококачественное сливочное масло. У него были очень светлые голубые глаза, спрятанные за толстыми стеклами очков — несчастливое наследие длительных экспериментов с виртуальностью. Под мучнисто-белым слоем лекарственного грима опять полыхала россыпь чирьев из-за приема гормональных препаратов. На нем был льняной тропический костюм. Судя по виду, настроение у него было… нет, не хорошее; его настроение никогда нельзя было назвать хорошим, — но позитивное.
— Итак, ты вернулся, — проговорил он.
— Я некоторое время жил с Хуанитой.
— Я так и понял.
— Знаешь, papб… мне кажется, она мертва.
— Она не мертва. Мертвецы не читают свою электронную почту. — Отец вздохнул. — Она по-прежнему таскается с этим своим огромным тупоголовым ублюдком-математиком! Сейчас он утащил ее с собой куда-то в Нью-Мексико. Неудавшийся ученый, господи боже! Совершеннейший безумец. Она бросила все, она позволила ему сломать всю свою карьеру! Один только Бог теперь может помочь ей, Алехандро, — потому что Бог знает, что я этого не могу.
Читать дальше