Виктор Точинов - Темные игры – 2 (сборник)

Ему стало страшно — и до ужаса жалко самого себя. Не будет больше ничего — ни Лариски, ни Натусика, ни Пашки-младшего, не будет того, о чем он мечтал, обманывая себя: всё, мол, вернется, всё наладится, всё пойдет как встарь и все будут счастливы…

Ничего не вернется. Ничего не наладится.

Та жизнь закончена. Взамен придет новая, гнусная и мерзкая.

Паша плакал. Без всхлипываний, без рыданий, вообще без каких-либо звуков — просто слезы катились и катились по щекам, а он не пытался их вытереть…

Он неподвижно лежал в большой комнате, на диване. На спине, лицом вверх, скрестив руки на груди: ни дать, ни взять — покойник. Правда, покойникам опускают веки — а Паша упорно глядел в потолок. Изучал на нем каждое пятнышко, каждую трещинку. Он раньше и понятия не имел, как это здорово: лежать в собственной квартире, на собственном диване, и смотреть на собственный потолок. Ничего не делать, ни о чем не думать. Просто лежать и смотреть.

Сколько ему еще осталось такого счастья? Час? Больше? Не важно. Все равно приедут — и очень долго Шикунов сможет изучать лишь чужие потолки… Казенные и отвратительные…

А вот металлическую дверь он им не откроет. Дудки. Пусть помучаются, вскрывая… Или не имеют права без ордера? Черт их знает, какие там у них сейчас права… Плевать…

Алкогольное возбуждение прошло. Пашу охватил приступ апатии. Действуя по уму, за час можно успеть весьма многое. Для начала — слить в канализацию проклятую кислоту и избавиться от пустых емкостей. Затем выстроить свою версию случившегося — в конце концов, кроме слов Лющенко, никаких улик против Паши нет (не считая шеренги кислотных бутылей, предательски выстроившихся в прихожей). Мало ли где она могла головой приложиться… Наконец, можно попытаться дозвониться до юридической консультации по уголовным делам — и обзавестись адвокатом.

Ничего подобного Паша не делал. Лежал и смотрел в потолок. Миновавший уик-энд, как безжалостный вампир, выпил все силы, все мысли, все желания… Не хотелось ничего. Вспыхни сейчас под ним диван — Шикунов, скорее всего, не пошевелился бы.

Наступил вечер, но за окном не наблюдалось даже намека на сумерки — белые ночи приближались к своему апогею.

Ночь оживших мертвецов, подумал он без проблеска эмоций. Ночь ожившей Лющенко. Ведь учат же дураков опытные люди: всегда надо делать контрольный выстрел в голову. Контрольным молотком по голове тоже неплохо…

Сожалений, впрочем, у Паши не было. Не было вообще ничего. Пустота. Летаргия. Ему казалось, что если даже возникнет у него желание что-то сделать — ни рукой, ни ногой шевельнуть не получится… Паралич. Паралич всего: мышц, воли, мыслей…

Но тут раздался звук, мигом согнавший с него сонное оцепенение. Совсем рядом — в ванной? точно в ванной! — что-то шумно заворочалось и заплескалось.

Паша как-то мгновенно перешел в вертикальное положение. Не вставал, не вскакивал с дивана: только что лежал пластом — и тут же оказался на середине комнаты, напряженно вслушиваясь. Потом торопливо пошел к источнику звука.

Свет в ванной горел, дверь была распахнута и синяя занавеска отдернута.

Сам оставил именно так? Не важно… Теперь совершенно неважно. Важным показалось другое: поверхность воды в ванне до сих пор будоражили небольшие волны — стихающие. И никакими колебаниями воздуха это было не объяснить.

Хотелось закричать, и он уже широко разинул рот — но крик не получился. Губы немо схлопнулись.

Поверхность воды меж тем успокоилась. Стало видно старое, чуть пожелтевшее дно ванны, покрытое паутиной мелких трещинок. И Шикунов увидел — там, на дне — что-то маленькое. Что-то поблескивающее.

Зуб, золотой зуб, подумал он без всякого удивления. Это могла быть вовсе и не коронка, а, что вероятнее, сережка или кольцо, — но Паша не стал доставать и рассматривать.

А может, достал и рассмотрел, — потому что в событиях вновь случился какой-то провал, Шикунов неожиданно осознал, что громит — да-да, именно громит — собственную комнату, в которой недавно возлежал на диване в позе трупа.

Сервант валялся на боку — вокруг груда стеклянных и фарфоровых осколков. Дверцы всех шкафов распахнуты, вещи вывалены на пол. Книги стояли на своих местах, в полках, — но прикрывавшие их стекла оказались разбиты все до единого.