Серж Брюссоло - Индейская комната

Шорох прекратился.

— Не будь дурой! — послышался голос за дверью. — Это я, Джейми… Джейми Морисетт.

У Сары перехватило дыхание, будто ее ударили в живот. Неужели? Со дня рождения Тимми прошло восемь лет, а она не узнала голос своего бывшего любовника.

— Открой! — шипел мужчина, стоявший в темноте по ту сторону двери. — Это я. Пришел за Тимми. Черт! Ты что, не понимаешь? Я сбежал из тюрьмы, чтобы забрать своего сына!

Не соображая, что она делает, Сара повернула ключ в замке. Дверь открылась во влажную ночь и в запахи леса. Фигура, стоящая на пороге, была покрыта потом и грязью.

— Не зажигай пока свет, — приказал Джейми. — Я не хочу рисковать. Ты одна?

— Конечно. Как ты добирался?

— Лесом. Я шел восемь дней. Только ночами. Свою машину оставил в двухстах километрах отсюда, в карьере. Тебя предупредили о моем побеге?

— Нет.

Сара сделала неловкий жест рукой. Она не посмела сознаться, что пила неделю напролет. Если телефон и звонил, то она могла его не слышать… или скорее всего в мобильнике села батарейка.

— ФБР должно было тебя предупредить, — бурчал Джейми, захлопывая за собой дверь. — По крайней мере должны были отправить информацию шерифу.

Молодая женщина ухмыльнулась.

— Шериф меня очень не любит, — отвечала она. — Если он сюда и явится, то должен будет звонить в калитку, хотя и без толку. Еще он мог опустить записку в почтовый ящик, но я уже много дней не забирала почту…

— Пьяная? — прошипел Джейми. — От тебя несет виски. И голова ни на что не похожа. Вот так и плюешь на себя все время, пока здесь живешь? Сжигаешь себя на медленном огне, потому что стыдно, что не смогла позаботиться о моем сыне?

Сара восприняла обвинение как пощечину, но через долю секунды нашла в себе силы возразить.

— Я думала, что тебе плевать на Тимми, — огрызнулась она. — Когда он родился, ты даже не явился на него взглянуть, как я помню… Ты меня предупредил, что собираешься похитить сына, как только он появится на свет. Где ты тогда был?

— В тюрьме. Ты не знала? Меня сцапали незадолго до твоих родов. Из-за смерти лесничего в Луизиане. Идиотская история. Я никогда не менял своего намерения, Сара, всегда хотел забрать своего сына. Поэтому я сегодня здесь. Для того, чтобы исправить твои дурацкие ошибки.

Они разговаривали в темноте, отдаляя момент, когда придется посмотреть друг на друга при полном свете и обнаружить, как оба постарели. Сара по привычке искала зажигалку, чтобы зажечь керосиновую лампу, которая верно служила с самого ее приезда на ранчо. Ей казалось, что дрожащее пламя лучше соответствует этой странной встрече после стольких лет разлуки.

Когда лампа наконец зажглась, Саре удалось справиться с дрожью. Джейми был в ужасном состоянии. Тощий, грязный, с резко обострившимися чертами. Он казался еще опаснее на вид, чем сохранился в ее памяти. Длинные грязные волосы, впалые щеки придавали мужчине вид измученного голодом животного.

— Ты, наверное, голоден? — спросила Сара, направляясь к холодильнику.

Этот человек раздражал ее и пугал. Она суетилась, чтобы скрыть страх, выставляя на стол паштет, масло, нарезанный кусками хлеб, сыр. Джейми сел и, опустив глаза, стал есть, механически работая челюстями. При свете Сара заметила, что его волосы надо лбом поредели и уже намечается плешь; со временем он совсем облысеет. Одет он был в какую-то армейскую рубашку, точнее, в старую куртку военного образца, какую, наверное, носил еще Джоб во Вьетнаме. Вся одежда была в земле, грязи и сгнивших листьях. Сара вспомнила, что он спал в лесу. Она открыла две банки пива и подвинула их к Джейми.

«Стою и смотрю, как он жрет, — констатировала Сара, — как жена первого поселенца».

Вдруг ей пришло в голову, что она почти забыла черты Джейми… или, скорее, помнила то, что себе нафантазировала. Но руки Джейми не изменились: огромные, сильные — руки воина, как у рыцарей Средних веков, привыкших сражаться на шпагах с семилетнего возраста. Он продолжал есть, не поднимая глаз, с серьезностью мужчины, который должен восстановить силы как можно быстрее.

Закончив, Джейми вдруг выпрямился и сбросил с себя всю одежду, не оставив даже трусов. Это было бесстыдство заключенного, привыкшего к постоянным общим обыскам, для которого оказаться голым было в порядке вещей. Тело Джейми было сухим и крепким, как дерево оливы. «Прекрасная модель для изображения Христа на гравюре», — подумала молодая женщина. Его тело, испещренное шрамами, как полосы зебры, впечатляло.