Татьяна Степанова - Драконы ночи

– Знал бы, кто ты есть, какая ты змея, крокодил, задавил бы, пополам переехал прямо там тебя, на площади, – Симон скривил губы. – Ментовка… дрянь… что на этот раз со мной не так? Что на этот раз мне хотите навесить?!

– Вы… вы приезжали в отель вечером. А ночью на Борщакову и ее дочку было совершено нападение. Стрелял вот этот человек – тот, что на снимке. – Кате было трудно смотреть ему в глаза. Но и отводить их, прятать тоже было негоже.

– А потом и его замочили из его же собственной пушки в Сухом переулке, а тебя рядом с этим местом тормознули на улице Доватора. И ты скрыться от наших сотрудников пытался, – подытожил Шапкин. – А если еще раз… хоть один раз еще ты квакнешь – ее или вот ее подругу оскорбишь, я тебе, блин, всю морду… изуродую так – мать родная не узнает. И ни один адвокат твой паршивый мне это потом в обвинение не поставит. Не докажет. Показать, как я это умею делать? – Шапкин встал.

– Роман Васильевич! – воскликнула Катя.

Симон сгорбился.

– Я в отель приехал, чтобы кое с кем там увидеться, – сказал он после паузы, – разговор у меня там был. Человека на фото, мертвеца вашего, я не знаю… Но видел его здесь в городе.

– Где, когда?

– Пару раз – на автозаправке. И еще… как-то я его видел возле аптеки, что-то он там покупал. Я еще подумал: здоровый боров, чего это там берет? Горчичники или гондоны?

– Ни имени, ни фамилии, ни истории его не знаешь?

– Нет. Джип у него заметный.

– Краденый.

Симон вскинул голову.

– В гостинице с кем встречался вчера? – спросил Шапкин.

– А то ты не видел с кем. Сам же там ошивался.

– А чего тебе от старухи понадобилось?

– Не твое… не ваше собачье дело.

– Вы ей объявили, что вы родственник Симона Валенти, – сказала Катя.

– Ты еще и подслушиваешь.

– Вы во всеуслышание объявили это. Вы напугали Марусю Петровну.

– Я ее пугать не собирался.

– Вы хотели у нее что-то узнать, получить какие-то сведения?

Он не ответил.

– Что делал ночью на улице Доватора? – жестко спросил Шапкин. – Слушай, ты… киевлянин, потомок тружеников арены… Ты что, забыл, как сидел у меня в кабинете, сопли пускал? А ведь тогда это все так, цветочки были, голая болтовня, понты сплошные… А сейчас ты с поличным практически задержан – в двух шагах от места убийства человека, которого ты знал прежде – сам же только что признался.

– Я не знал его, видел только. Тут в этом вшивом городишке все люди как на ладони, поневоле встретишь, запомнишь!

– Это ты судье будешь объяснять и прокурору. А мне, лично мне для твоего задержания твоего признания достаточно – двух слов. Прошлый раз ты сутки у нас сидел. Задержание Уткина тебя спасло. А теперь сядешь надолго. И мы тебе все припомним – в том числе и ночные похождения в обществе несовершеннолетних у провала.

– Это незаконно. Это произвол.

– Пока твои адвокаты будут чухаться, пока суд да дело, ты… будешь сидеть в камере с туберкулезными, с сифилитиками. И спидоносца я тебе в сокамерники подыщу. – Шапкин рассматривал свои ногти. – Здоровье – оно и на воле вещь хрупкая. А на нарах долго ли бациллу подхватить? Вирус смертельный, палочку Коха. Ну лопнет у нас с тобой дело, выкрутишься – так лечиться все равно потом годы будешь, тюрягу нашу вспоминать.

– В прошлый раз вы мне народным самосудом угрожали. А сейчас спидоносцами… Слыхал я, что про вас в городе говорят, какими вы методами работаете. От этих методов ваших люди в петлю лезут.

– Ты в петлю не полезешь. Ты, Трущак, жить хочешь. И как я погляжу, жить желаешь хорошо, богато. Цель у тебя какая-то есть. И цель эта с желанием жить хорошо связана напрямую. Скажешь – нет? Я вашего брата видал-перевидал, ты не суицидный. Ты шибко зацикленный на чем-то.

– Что вам от меня надо?

– Я хочу знать, что ты делал ночью вблизи Сухого переулка, где пришили Половца, который двумя часами раньше пытался застрелить Борщакову?

Симон не ответил, но Кате показалось, что это его молчание было несколько иным, чем прежде – он словно взвешивал и оценивал какие-то шансы. Она вспомнила его такое странное «оccultus» – то ли действительно клятву, то ли издевку над ними. Вспомнила и «подставь другую щеку», как он произносил эту фразу, каким тоном. Между этими фразами была пропасть, заполненная чем-то глубоко личным, сокровенным, какими-то больными фантазиями, мечтами, надеждами.

– Я приехал на улицу Доватора по делу. Я узнал адрес некоего Приходько, – медленно произнес Симон. – Я встречался с бывшим вашим сотрудником стариком Сысоевым, ветераном, и он посоветовал мне обратиться к этому Приходько. Его семья, точнее, его дед когда-то служил в здешнем отделе МГБ, знал некоего Кагулова. Его, оказывается, и старуха Маруся Петровна в детстве знала, он сожительствовал с ее матерью. В семье Приходько, возможно, сохранились какие-то вещи брата моего деда – я так предполагал, такую мысль мне подал этот ваш ветеран.