Грег Айлс - По стопам Господа

– Школа какой конфессии?

– Методистской. Только потому, что была ближе других к нашему дому.

– В школе показывали фильмы о жизни Иисуса?

– Не исключено. Не помню.

– Вы росли в Окридже, штат Теннеси, да? В таких местах любят кино. И конечно, все мы видели великие библейские эпопеи пятидесятых годов. "Десять заповедей". «Бен-Гур». Были фильмы на эту тему и позже.

– К чему вы клоните?

– Материал для этих галлюцинаций – помимо вашей воли – накапливался в вашем подсознании на протяжении многих лет. В каждом из нас его предостаточно, даже в самом отпетом атеисте. Но ваши галлюцинации, похоже, движутся в определенном направлении. А именно в сторону Иисуса из Назарета.

– Вы слышали о подобных снах прежде? – спросил я.

– Разумеется. Многие «видят» Иисуса. Кто-то с ним лично общается, кто-то получает от него послания. Однако в последовательности наших галлюцинаций есть своя логика. И реализм, который чужд необузданным религиозным навязчивым фантазиям. К тому же вы стоите на том, что вы атеист. Или по крайней мере агностик. Очень любопытно, во что все это разовьется.

Спасибо, конечно, что она мной интересуется. Но где ответы на мои вопросы?

– Так что же, по-вашему, все это значит?

Рейчел поджала губы и покачала головой.

– Ваша взяла. Я уже сомневаюсь, что наши галлюцинации связаны с потерей жены и дочери. Но я слишком мало знаю о вашей жизни, чтобы сделать компетентное заключение.

Патовая ситуация. Никакого выхода. Я по-прежнему был убежден, что мое прошлое не имело ни малейшего отношения к моим «галлюцинациям». И обсуждать его не намеревался.

В следующие дни бессвязные «кадры» сна начали сменяться внятными эпизодами, и некоторые персонажи стали постоянными. Люди, которых я снова и снова видел во сне, мало-помалу превратились в старых знакомых, почти друзей. Потом мне стало казаться, что они даже нечто большее, чем просто знакомые или друзья. Во мне росло чувство, что я помнил эти лица не исключительно по предыдущим снам, – я этих людей когда-то знал лично. Я описывал их Рейчел, стараясь быть предельно точным во всех деталях.

Вот я сижу в кругу бородачей, которые увлеченно меня слушают. Раз они меня слушают – значит, я что-то говорю. При этом я сам себя во сне не слышу и содержания своих речей не знаю.

Вижу лицо женщины, в котором одновременно и что-то ангельское, и самое обычное, земное. Ее глаза знакомы мне так, как могут быть знакомы только глаза матери. Но это не глаза моей матери – той, которая вырастила меня в Окридже. Эта женщина любовно смотрит на меня. Рядом с ней бородатый мужчина – он взирает на меня с отеческой гордостью. Однако мой отец ни разу в жизни бороду не отпускал и всегда был чисто выбрит…

Вижу ослов… финиковые пальмы… голых детишек… коричневую реку. Чувствую песок под ногами, потом прохладу и упругость воды, в которую я ныряю. Вижу девочку, красивую и темноволосую, которая украдкой целует меня и тут же, покраснев, убегает. Я иду сквозь толпу взрослых. На всех лицах читается: это дитя не походит на других детей. Мужчина с горящим взором стоит по пояс в воде; к нему тянется очередь из мужчин и женщин, которых он погружает в воду; вынырнув, отфыркиваясь и выплевывая воду, они отходят в сторону с широко открытыми счастливыми глазами.

Иногда последовательность событий во сне нарушалась совершенно, и шел набор бессвязных фрагментов. Но когда логика наконец возвращалась, мне становилось особенно не по себе.

Вот я сижу возле кроватки маленького мальчика. Его глаза закрыты. Он уже два дня как парализован и не в состоянии двигаться. Его мать и тетя сидят рядом со мной. Они принесли еду, холодную воду и лечебные мази, чтобы втереть в кожу несчастного. Я тихо говорю ему в ухо что-то ласковое, успокаивающее. Приказываю женщинам держать его за руки. Потом наклоняюсь к бездвижному тельцу и торжественно произношу имя больного мальчика. Его веки вдруг напрягаются, выдавливая какую-то слизь из глаз. Затем глаза распахиваются – и освещаются радостью: мальчик узнал мать. Та смотрит на него, затаив дыхание – и радостно вскрикивает, заметив движение его рук. Затем подхватывает сына с кроватки и обнимает, а он в ответ обвивает ее своими ручками. И мать, и ее сестра рыдают от счастья…

Я ужинаю с группой женщин. Маслины и хлебные лепешки. Некоторые женщины избегают моего взгляда. После трапезы меня ведут в спальню, где на кровати лежит беременная девушка. Мне говорят, что ребенок слишком долго в ее чреве, а схватки не начинаются. Есть подозрение, что ребенок уже мертв. Я прошу женщин выйти. Беременная девушка боится меня. Я успокаиваю ее ласковыми словами, затем поднимаю одеяло и кладу руки ей на живот. Он вздут и натянут как барабан. Держа руки на животе страдалицы, я долго что-то бормочу нараспев, призывно обращаясь к ребенку. Через некоторое время девушка радостно ахает и зовет женщин. Она почувствовала пинок маленькой ножки!.. «Мой ребенок ожил!» Женщины обступают меня. Каждая норовит коснуться меня, словно я обладаю какой-то невидимой целительной силой. «Воистину, он тот самый!» – повторяют они.