Грег Айлс - По стопам Господа

Мы ехали в полном молчании. «Акура» мчалась в сумерках без задержек: от моего пригорода до дома Эндрю Филдинга, неподалеку от университета штата Северная Каролина в Чапел-Хилле, в этот час вечера дорога почти пуста. Рейчел, как я и ожидал, была возмущена запретом разговаривать, принимая его за очередную блажь моего воспаленного воображения.

Когда я только начал работать в проекте «Тринити», меня поразили изуверские методы обеспечения безопасности, которые попирали все права человека. Другим ученым это было не в диковинку, в том числе и Филдингу. Все они прежде участвовали в сверхсекретных проектах и воспринимали навязчивые меры безопасности как необходимое зло. Впрочем, в «Тринити» даже привычные ко всему ветераны стонали: мол, тут что-то совершенно беспрецедентное!

Наблюдение было всеохватывающим и повсеместным: за нами и вне лабораторного комплекса постоянно приглядывали! Любые протесты гасили строгим лаконичным напоминанием: американские ученые, создававшие атомную бомбу, жили многие месяцы за колючей проволокой – вот как тогда боялись утечки информации! А вам после рабочего дня позволено гулять на свободе, вот и приходится платить кое-какими неудобствами.

Филдингу с некоторых пор это перестало казаться убедительным аргументом. Почти еженедельно кого-нибудь из ученых – якобы по методу случайного тыка – усаживали за детектор лжи. От нас не скрывали, что и у себя дома мы не совсем наедине с собой. Сегодня днем, прежде чем начать записывать видеопослание, я был вынужден залепить замазкой крошечные отверстия в стенах, за которыми скрывались сверхминиатюрные микрофоны. Филдинг когда-то нашел их с помощью специального сканера, который он смастерил у себя дома, и пометил булавками. Теперь пригодилось.

Ускользать от наблюдения службы безопасности проекта «Тринити» стало для Филдинга чем-то вроде увлекательного спорта. Он предупредил меня, что конфиденциальный разговор в автомобилях совершенно исключен. Начинить машину «жучками» проще простого. Но даже «чистый» автомобиль довольно несложно прослушивать при помощи современных чудо-микрофонов. То, как англичанин играет в кошки-мышки со всемогущим Агентством национальной безопасности, в свое время забавляло меня. Но теперь не осталось сомнений в том, кто смеялся последним.

Я покосился на Рейчел. Странно находиться вместе с ней в тесном пространстве машины. За пять лет после гибели жены у меня были две связи с женщинами – обе до моего назначения в «Тринити» два года назад. Общение с Рейчел не походило на романтическую связь. На протяжении последних трех месяцев мы с ней по два часа в неделю сидели в ее больничном кабинете и обсуждали наиболее тревожащую часть моей теперешней жизни – сны. Лежать на кушетке по всем правилам психоанализа я отказался. Благодаря многочисленным вопросам Рейчел и тому, как она интерпретировала мои ответы, я узнал о ней, похоже, больше, чем она узнала обо мне. И все же очень многое в ней осталось скрыто от меня.

Прежде она работала в нью-йоркской больнице, а в Дарем перебралась, чтобы преподавать горстке врачей-ординаторов принципы психоанализа по Юнгу – искусство, умирающее в современном мире фармакологической психиатрии. Наряду с приемом частных пациентов она занималась и кое-какой исследовательской работой.

После двух лет воздержания и одиночества, когда все силы и помыслы были отданы проекту «Тринити», для меня был бы волнующим длительный близкий контакт с любой более или менее интеллигентной и обаятельной женщиной. Но Рейчел могла предложить куда больше, чем просто развитой ум. Восседая в кожаном кресле, безупречно одетая, с темными волосами, стянутыми во французскую косу, она наблюдала за мной во время беседы с такой неослабевающей сосредоточенностью, словно проникала взглядом в самые глубины моего сознания – туда, куда даже я сам не имел доступа. Иногда лицо ее – и особенно глаза – становилось пространством моего обитания. Тут я жил, тут я исповедовался, тут находил судью, которому доверял. Но эти внимательные глаза не торопились с приговором – по крайней мере в начале нашего общения. Рейчел подробно расспрашивала меня о некоторых образах в моих нарколептических видениях, затем критически разбирала данные мной ответы. Время от времени она предлагала собственные интерпретации моих снов, но в отличие от аэнбэшных психиатров, с которыми я беседовал до того, она не становилась в позу непогрешимого авторитета. Казалось, мы оба ведем поиск и она лишь подталкивает меня к наиболее верной самостоятельной интерпретации.