Грег Айлс - Смерть как сон

Необходимо как-то ему помешать. Чем дольше он будет работать, тем больше шансов, что Джон меня все-таки вызволит. Господи… А если он не успеет меня разыскать? Что тогда?.. «Не забегай вперед, – посоветовал отец. – Лучше попробуй разговорить его».

Когда солнце за окном начало припекать, я открыла глаза и тут же зажмурилась от яркого света. Сцена пробуждения выглядела довольно естественно.

– Как продвигается ваша работа? – спросила я.

– Как надо, – мрачно отозвался Уитон.

Было совершенно очевидно, что наш вчерашний разговор его не порадовал. Я несколько минут лежала молча, стараясь не смотреть на Талию, которая сегодня была гораздо бледнее, чем вчера… А ведь она и тогда походила на собственную тень.

Наконец затянувшуюся паузу нарушил сам Уитон:

– Я смотрел сегодня по телевизору новости. Если журналисты не врут, то вчера вы сказали мне правду. Насчет изнасилований.

Мое молчание было ему ответом.

Уитон быстро посмотрел на меня.

– Конрад действительно насиловал этих женщин.

– Да, насиловал, – подтвердила я.

– Если бы это можно было как-то поправить, я бы поправил. Но ничего поправить уже нельзя. Наверное, я должен был догадаться и сам… Конрад был импульсивен и несдержан. Собственно, именно это и довело его до тюрьмы. Но изнасилование… Поймите, это лишь доказывает справедливость всего того, что я пытался объяснить вам вчера. Таков удел женщин. Увы. Не Конрад, так кто-нибудь другой. Может, не изнасиловал, но использовал бы так или иначе. Думаете, муж чем-то отличается от чужого мужчины? Нет, ничем. Поэтому я еще раз говорю – всем этим женщинам, включая вашу сестру, сейчас лучше, нежели прежде.

Уитон отошел на шаг от мольберта и принялся внимательно изучать свое отражение в зеркале.

– Мне так не кажется…

– Я понимаю. Вам горько оттого, что вашей сестры больше нет. Но жизнь была мукой для нее. Я избавил ее от этой муки. И от рабства.

Я чувствовала, что если сейчас зациклюсь на мыслях о Джейн, то все испорчу.

– Ваша философия мне теперь понятна. Я даже поняла, как вы пытаетесь выразить ее в серии «Спящие женщины». Но мне кажется, вы чего-то недоговариваете.

Он снова стрельнул в меня глазами и тут же скрылся за мольбертом.

– Что вы имеете в виду?

– Эта ваша философия не снизошла ведь на вас словно манна небесная. Что-то пробудило ее к жизни. Например, общение с женщинами, которых вы когда-то знали… – Я тщательно подбирала слова. – Может быть, общение с самой близкой из женщин… Нет?

Кисть его на мгновение замерла в воздухе, затем вновь коснулась холста.

– Мне известно, что ваша мать ушла из дома, когда вам было тринадцать…

Кисть вновь замерла. На сей раз окончательно.

– Я знаю, каково вам было, ибо сама пережила нечто подобное. Мой отец пропал без вести в Камбодже, когда мне было двенадцать лет. Все говорили, что он погиб, но я не верила.

Я натолкнулась на его пристальный взгляд. Он видел, что я говорю правду, и не мог побороть желания узнать больше.

– А во что вы верили?

– Поначалу дала волю своей буйной фантазии. Думала, что его ранили и он потерял память. Что ему отняли обе ноги и он боится показаться нам на глаза. Что он попал в плен и томится в лагере для военнопленных где-нибудь в непролазных джунглях. Но потом я стала старше и поняла, что скорее всего причина в другом.

– Вы смирились с версией о его гибели?

– Нет. Я смирилась с другой версией, гораздо худшей. Что он не вернулся к нам, потому что не захотел. Он бросил нас. Может быть, ради другой женщины. Или ради новой семьи. И новой дочки, которую любил больше меня.

Уитон удовлетворенно кивнул.

– Мне было мучительно думать об этом, но я думала. Без конца копалась в себе, пытаясь понять, что заставило его разлюбить меня.

– Вы тут ни при чем. Просто он мужчина. Они все такие.

– Прошлой ночью я думала о вас. Точнее, мне приснился сон. Вы были с какой-то женщиной. Мне показалось, что это ваша мать. Она держала за руку другого мальчика и пыталась объяснить нам с вами, почему ей необходимо оставить дом. Я спросила ее: а как же вы?..

Уитон покрылся красными пятнами, ткнул кисть в лужицу смешанных красок и решительно занес ее над холстом. Лицо его ничего не выражало. Словно последние двадцать минут мы провели не за разговором, а в гробовой тишине.

А потом он заговорил…

– Я родился во время войны… – глухо произнес он, продолжив свою работу как ни в чем не бывало. – В сорок третьем. Отец служил в морской пехоте. После учебки он вернулся в отпуск и именно тогда зачал меня. Вернее, думал, что зачал. Отец был тяжелым человеком. Грубым и беспощадным. Я позже много раз спрашивал маму, как ее угораздило выйти за него. Она так и не смогла объяснить этого ни мне, ни, казалось, себе. Лишь все время повторяла: в молодости на все смотришь по-другому.