Марк Фишер - Майами

Но зачем его заставили вписать в свое завещание Марию Лопес, вместо того чтобы попросту взять эти десять миллионов?

Быть может, потому, что деньги, переданные согласно завещанию, были легальными, эту сумму будет невозможно опротестовать: мошенники не могут быть обвинены в шантаже, поскольку документ был нотариально заверен по всем правилам.

А что касается риска, связанного с ожиданием смерти Симпсона, по наступлении которой Мария Лопес могла получить свои деньги, то мастера шантажа настолько хорошо все подготовили, что даже спланировали его будущую смерть!

Значит, миссис Симпсон была права, утверждая, что ее муж всегда был ей верен.

«Да, все сходится», – подумала Николь с упоением.

В просторном помещении редакции газеты «Майами Геральд» ежедневно трудилось добрых полсотни журналистов. Николь, разумеется, тоже располагала здесь своим пространством – «маленькое королевство», границы которого были очерчены простыми съемными перегородками, обеспечивал ей тем самым относительный личный простор: до нее доносилось не только постукивание по клавиатуре, но также и телефонные звонки, смех, разговоры и ругань.

Однако если ее муж был способен писать лишь в монашеском затворничестве, то она любила это оживление, постоянный гул, всю эту газетную суету, которая была для нее стимулом, давала ощущение того, что она находится в эпицентре активности.

Этим утром, придя в редакцию к семи тридцати, она не закрылась в своих четырех перегородках. Возбужденная, журналистка немедленно направилась разыскивать своего патрона, Пола Снайдера.

Это был низкорослый, аскетического вида мужчина слегка за пятьдесят, совершенно седой, его ленноновские круглые очки то и дело соскальзывали с переносицы. У него, несомненно, были недостатки – например, среди работавших в газете журналистов у него имелись любимчики. Вокруг Снайдера сложилась группа избранных, куда Николь, невзирая на прилагаемые усилия, так и не удалось войти.

Шеф был трудолюбив и не считал, что, заведуя редакцией, можно являться на работу сколь угодно поздно. Поэтому зачастую он являлся в «Майами Геральд» одним из первых, к шести утра, так что вряд ли его семье уделялось много времени. Нужно сказать, что его брак уже давно пребывал на грани развала. Он наверняка попросил бы развода, если бы не сыновья: три оболтуса-подростка, за которых он считал себя ответственным. Другие завели бы себе любовницу – или психоаналитика, – он же обрел пристанище в газете.

Всегда перегруженный делами, с сотрудниками он все же придерживался тактики открытых дверей. Что, однако, не мешало ему выставить подчиненного за дверь кабинета по истечении тридцати секунд, если предлагаемый сюжет его не заинтересовал!

Как и Николь, он был большим любителем кофе и даже держал у себя в кабинете эдакую хитроумную кофеварку, что позволяло по желанию варить кофе эспрессо, который он поглощал в изрядных количествах. Но предлагал он его только своим протеже, входившим в круг любимчиков.

Снайдер уже по третьему разу пил эспрессо из маленькой итальянской чашечки с двойной красно-зеленой каемкой, читая «Нью-Йорк таймс», но при появлении сотрудницы он тут же отложил газету. Хотя заведующий редакцией был открытым и в целом сердечным человеком, по крайней мере внешне, однако Николь в его присутствии всегда испытывала некоторый дискомфорт. Возможно, это было связано с его, скажем прямо, своеобразной манерой одеваться: он предпочитал темные и крайне тесные костюмы, которые никогда не оживлялись светлым галстуком. Кроме того, он обычно смотрел на нее с несколько подчеркнутой настойчивостью, словно изучал ее, а может, пытался соблазнить?

Но скорее всего это было связано с тем, что Пол Снайдер являлся ее начальником и между ними сохранялась большая дистанция… Нужно заметить, что в течение четырех лет работы в газете у Николь со Снайдером достаточно часто случались разногласия во мнениях, порой выливавшиеся в словесные перепалки. Что, собственно, объясняло относительную немилость, в которой она находилась.

– Ну, как ваша жизнь, Эйвон?

С самого начала он обращался к ней именно так: Эйвон. Не миссис Эйвон, не Николь Эйвон, а просто Эйвон. И это не для того, чтобы подчеркнуть дистанцию между ними. Нет, это просто была его манера, и иногда он вкладывал в нее если не нежность, то по меньшей мере некоторую теплоту, которая могла быть расценена как симпатия. (Однако не до такой степени, чтобы предложить ей чашечку эспрессо, хотя он знал, что она обожает настоящий кофе, а не ту неудобоваримую бурду, похожую на помои, которую перегонял автомат, стоявший в редакции!)