Нельсон Демилль - При реках Вавилонских

– Думаю, я единственный, кто понимает, как действовать в нынешней ситуации. Я доверяю сам себе. Лишь немного нервничаю из-за вас.

Хоснер пожал плечами. Добкин покачал головой:

– Нет. Это потому, что ты втянул нас в это дело. А теперь хочешь нас вытащить. Хочешь быть героем, ведь если когда-нибудь мы окажемся дома, ты сможешь ходить с гордо поднятой головой. И ты не остановишься перед тем, чтобы перешагнуть через кого угодно или растоптать кого угодно.

Кровь бросилась Хоснеру в лицо:

– Можете говорить что угодно, генерал. – Он повернулся и зашагал к двери, потом оглянулся через плечо: – Сбор команды ровно в полдень. Здесь, в самолете. – И вышел.

На земле Хоснер нашел Беккера и Кана. Они сидели над схемой вспомогательной силовой установки. Он склонился над ними в тени крыла:

– Почему ночью ничего не получилось с передатчиком?

Ответил Кан:

– Были помехи, усиленные всем этим чертовым шумом, который здесь устроили.

Хоснер улыбнулся:

– Извини. Сегодня вечером постараемся вести себя потише.

– Надеюсь на Бога, что к наступлению ночи нас уже здесь не будет, – сказал Кан.

Хоснер посмотрел на него:

– Думаю, это в большой степени зависит от вас обоих.

Беккер поднялся на ноги:

– От меня. Я капитан. Если мы наладим связь по радио, я оправдаю доверие. Если нет, позор падет на меня, – проговорил он холодно.

Хоснер тоже встал:

– Конечно. Все ищут в небе самолеты. Как только кто-то заметит самолет, мигом прибежит сюда и доложит вам. Трап подготовят через несколько часов. У вас будет две минуты, чтобы подняться в кабину и выйти на связь. Этого достаточно?

– Вполне, – сказал Беккер.

Хоснер посмотрел вверх на дельтовидное крыло. Казалось, он принял решение:

– Я спущу оставшееся горючее.

Беккер удивленно уставился на него:

– Мне нужно горючее, чтобы запустить вспомогательную силовую установку, тогда мы сможем получить ток и включить радиопередатчик.

– Силовая установка не работает и вряд ли заработает. Главное сейчас – не пустить сюда арабов. Даже если вы запустите силовую установку, от нее не будет никакой пользы, если в кабине сядет Ахмед Риш. Мне нужно горючее, чтобы сделать всякие штуки, которые взрываются, капитан.

– Я не могу позволить вам забрать горючее.

Хоснер пристально посмотрел на него. Технические специалисты недалеко ушли от многих более чем обыкновенных смертных.

– Вы теряете время с этой силовой установкой. Не стоит биться над ней. Возвращайтесь в кабину и работайте с радиопередатчиком, пока не сядут батареи. У нас нет времени заботиться о выработке собственной электроэнергии на будущее. У нас может и не быть никакого будущего. – Он посмотрел на Беккера, потом на Кана. И понизил голос: – Кроме того, я не хочу, чтобы все это горючее оставалось в крыльях. Одна трассирующая пуля может поджечь его и изжарить вас обоих в кабине.

Беккер знал, что слова Хоснера не лишены смысла. Но их с Каном работа тоже не была бессмысленной. Каждая проблема имеет несколько возможных решений.

– Послушай, – сказал он, – мы постараемся наладить силовую установку, ведь прием на радиопередатчике плохой. Ты возьмешь столько горючего, сколько тебе надо. Мне кажется, там осталось больше, чем мы думаем. Нужное количество горючего можно перелить в резервуары, а остальное оставить в крыльях. Согласен?

Хоснер улыбнулся:

– Когда мы были в полете, ты требовал полного подчинения и получал его от меня и от всех остальных без каких-либо споров и компромиссов. Ты был капитаном. Теперь, на земле, я командир. Почему же я не могу требовать того же?

Беккер покачал головой:

– В полете все по-другому. Это техническая сторона дела. Здесь же все субъективно. Есть возможность для обсуждения.

– Чепуха. – Хоснер глянул вверх на «конкорд». Белая краска на его корпусе отливала желтизной в лучах восходящего солнца. – Окончательное решение я приму позже. Тем временем начнем делать «коктейль Молотова» из горючего. Пока.

Он повернулся и ушел.

Под поврежденной хвостовой частью самолета прямо на земле сидел министр иностранных дел с двумя своими молодыми помощниками Шимоном Пеледом и Эсфирью Аронсон. Здесь находились двое делегатов, Яков Сапир, член левого крыла кнессета, до которого Хоснеру не было дела, и Мириам Бернштейн, до которой Хоснеру дело было.

Хоснер видел, что они прервали работу и занялись оживленными парламентскими дебатами. Он направился прямо к ним.