– Ну так вот, – продолжал, все больше воодушевляясь, Дайсон. – Мы получаем оплодотворенную яйцеклетку, убеждаемся в том, что гены, отвечающие за поверхностные антигены, удалены, и начинаем копировать этот новый ооцит. Как правило, деление продолжается вплоть до шестнадцатой клеточной стадии, и лишь после этого происходит дифференциация. Поэтому нам достается шестнадцать стволовых клеток.
– Каждая из которых имеет возможность превратиться в свинью. И все эти свиньи имеют органы с отсутствующими поверхностными антигенами.
– Верно. Но дело в том, что необходимы тонны клеток. А потому мы и берем эти стволовые клетки и помещаем их в уже очищенные от генетического материала яйцеклетки. А потом воздействуем на эти яйцеклетки несильным электрическим разрядом, и они снова начинают делиться.
– Так же, как это делали с Долли, клонированной овцой.
– Именно. Но мы еще не позволяем развиться эмбриону. Необходимо получить как можно больше копий. Когда яйцеклетка достигает стадии шестнадцати клеток, мы ее разделяем. Эти шестнадцать клеток помещаем в различные яйцеклетки, придаем импульс к делению, и процесс продолжается дальше. Шестнадцать, умноженное на шестнадцать, умноженное на шестнадцать.
– И сколько же раз вы это все повторяете? Позволяете клеткам делиться, прекращаете деление, помещаете каждую из клеток в новую яйцеклетку?
– Много раз. В настоящее время у нас имеется около двух тысяч замороженных бластоцист. Бластоциста – это эмбрион в начальной стадии. И так для каждой линии, для каждой свиньи. Процесс клонирования протекает достаточно медленно, а потому необходимо столько яйцеклеток, сколько удастся получить.
Билл Дайсон начал нажимать клавиши мониторов. Мне показалось, что объяснять ему уже немного надоело.
– Ну а потом мы и сделали то, что может сделать любой дурак, имеющий в руках необходимые инструменты.
– То есть осуществили непосредственно сам процесс клонирования.
– Именно. Извлекли из этих бластоцист генетический материал и поместили его в очищенную от собственного генетического материала яйцеклетку. На сей раз, однако, мы не оставили вновь оплодотворенные яйцеклетки в чашке Петри, а, хорошенько встряхнув, поместили их в лоно суррогатных свиноматок.
– Так там, в том здании, содержатся суррогатные свиноматки?
– Нет. Мы их убиваем, когда поросята обретают жизнеспособность. Хотим исключить возможность вагинального рождения. Вы, наверное, знаете, что это чревато появлением неожиданной инфекции, причем проявляющейся далеко не сразу. А потому мы извлекаем молодняк при помощи кесарева сечения.
– А где же генетические оригиналы? Родоначальницы?
– В другом здании. Мы их держим на всякий случай. Вдруг потребуется вернуться на несколько шагов назад и что-нибудь проверить.
– И что же, все свиньи – самки?
– Да. С ними легче работать. А с точки зрения органов – абсолютно никакой разницы.
– Мать-природа не предоставляет равных возможностей.
– Она безжалостна. Если мы не проявим бдительность, лет через сто мужчин на свете совсем не останется.
– Черт возьми, что же тогда будет с чемпионатом мира по футболу?
Глаза моего собеседника сощурились – он улыбался. Нажал еще несколько клавиш. Картинки на экранах сменились.
– С вами интересно разговаривать, – одобрительно заметил он. – Мне надо проверить других свиней. Пойдете со мной?
– С удовольствием.
Я с некоторым удивлением посматривал на нового приятеля – уж слишком стремительно он выложил всю информацию. А с другой стороны, это можно объяснить. Я ведь в подвешенном состоянии; все двери защищены электронными замками. Больше того, он честно признался, что ни сам Фальк, ни Кэррингтон не посвящают рабочих пчелок в суть проблем.
Дайсон поднялся и провел удостоверением по черной панели замка. Электроника щелкнула, и мы вошли в отделение Тони. Пустые, тщательно вычищенные загоны – ни грязи, ни стружек. Все вокруг сияет.
– Почему же пустуют эти загоны? – поинтересовался я. – Вы решили не начинать новой линии после того, как… после Тони?
– Насколько я понимаю, кто-то просто суеверен. А кроме того, мы ведь не знаем, откуда именно появилась инфекция, поэтому новых животных здесь держать опасно.
– Но мы же здесь ходим.
– Здесь четыре раза прошла полная дезинфекция. Все чисто. Я и сам не понимаю. Мне кажется, здесь поистине безупречно. Но, как я уже сказал, наше начальство суеверно.
Мы подошли к следующей двери.
Читать дальше