Лука Ди Фульвио - Чучельник

Амальди перешел улицу и потянул Джудитту по крутому осклизлому спуску в старый город. Они свернули за угол и оказались в темном закоулке, под двумя почти соприкасающимися балконами. Амальди остановился. Джудитта опустила глаза, глубоко вздохнула и, словно погружаясь в омут, медленно подставила ему губы. Он стал разглаживать мелкие морщинки на ее верхней губе, как делал уже не раз в воображении. Джудитта улыбнулась сквозь туман в глазах, потом закрыла их и привстала на цыпочки. Рука Амальди скользнула по ее волосам, погладила ухо, обхватила затылок. Он привлек ее к себе и поцеловал долгим поцелуем, забыв свою вечную настороженность, полностью отдавшись влажному, причмокивающему знакомству губ и языков, точно так же, как перед этим – соприкосновению пальцев. Наконец они оторвались друг от друга, но еще долго не открывали глаз, как будто ощупью двигаясь в поглотившей их кромешной тьме. Близость полуоткрытых губ, прерывистое дыхание, напоминающее гортанный клекот, у Амальди и едва слышное, шелестящее у Джудитты… Наконец оба отдышались и открыли глаза. Смущенно улыбнулись друг другу, пока еще не в силах постичь этой внезапно обретенной близости. Второй поцелуй был нежнее, словно хрупкий мостик, перекинутый меж двух миров. И на сей раз оба избавились от скованности и робости. Даже улыбки были им уже не нужны, они просто смотрели в глаза друг другу – изучающе, как первооткрыватели, распахнувшие закрытые для большинства двери. И руки слепо блуждали по телам и лицам, исследуя мельчайшие складки и извивы, нарушая, казалось бы, неприступные границы. Пальцы вновь сплетались и расплетались; в какой-то момент Джудитта ощупала ладонью свое лицо, словно удивляясь тому, как изменилось оно от его прикосновений. Амальди же ощущал во рту ее дыхание, как свое, оно проникало вглубь, и от него, дрожа, подгибались колени. Поцелуи следовали один за другим, томные, неторопливые, заряженные желанием; он покрывал ими ее глаза, губы, щеки и в то же время успевал подставлять лицо ее поцелуям.

Потом Джудитта взяла его за руку и решительно провела ею по своему телу, преодолевая сопротивление ткани; потом чуть выгнула спину, чтобы впечатать свою мягкую и упругую грудь в ладонь Амальди. От этой быстрой ласки все его тело болезненно содрогнулось. Он с силой прижал ее к себе и услышал, как воздух с шумом вырывается из ее легких.

– А как же больница? – прошептал он ей в ухо.

– Завтра, – выдохнула она и снова принялась целовать его.

Но Амальди вдруг высвободился из объятий, опустил голову и поддал ногой какой-то камень. Потом жестко схватил ее лицо в ладони, и в глазах его метнулось что-то темное, дикое.

– Но ты… еще не все знаешь.

Сердце Джудитты ухнуло куда-то вниз, в ноги.

– Ты женат?

– Да.

Она похолодела.

– На покойнице.

Амальди сел на ступеньку из сырого серого камня, сжал голову руками, взлохматил волосы. Несколько мгновений спустя он поднял глаза на Джудитту и раскрыл ей объятия. Но его движение было таким замедленным и натужным, словно на плечи ему разом взвалили все мешки с кофе, которые перетаскал в порту его отец, и вдобавок весь груз прожитых лет. Джудитта шагнула к нему. Потянув за руку, он усадил ее к себе на колени. Потом зарылся лицом в ее волосы и начал рассказывать свою историю:

– Помнишь, в той забегаловке ты спросила «зачем», а я подумал, что ты спрашиваешь, зачем я пошел служить в полицию?

Джудитта молча кивнула. Амальди не видел ее, только почувствовал медленный наклон головы.

– Тогда я тебе ответил, что у меня такая работа. Но не только в этом дело. Я уже второй раз за неделю рассказываю эту историю, а прежде никому ее не рассказывал. Это очень страшная история, Джудитта, и лучше бы тебе ее не знать.

Джудитта высвободила одну руку и обхватила его за шею.

И Амальди начал говорить. Уже не так бесстрастно и монотонно, как рассказывал Фрезе. Слезы полились из глаз еще до первого слова, без всхлипов и конвульсий, а с легкостью, как из кровоточащей раны. Амальди и не думал их сдерживать. Он рассказывал о светловолосой девушке с большой грудью, о девушке, которую любил и которую обещал поселить в доме, наполненном светом, подальше от старого города. Он рассказывал об их планах, о ее матери, что занималась проституцией, об их первой и единственной близости на скале над морем, когда они были двумя неопытными, неуклюжими подростками. Рассказал про тот день, когда он бродил по закоулкам старого города, мечтая о любви и о слиянии тел – и то и другое он открыл для себя одновременно. Рассказал о темной улочке, забитой мешками с мусором, куда заглянул, привлеченный скоплением народа.