Чарльз Маклин - Домой до темноты

— На вкус она и впрямь точно курица!

Кэмпбелл кивнул и на очередной взрыв смеха ответил рассеянной улыбкой. Господи, ему-то какое дело? В шутливой капитуляции он поднял руки и вновь занялся ноутбуком. Все обычные входы — двери, окна, гараж, кошачий лаз — уже опробованы. Ничего. Пароль не работал; наверное, Страж его сменил.

На вкус она и впрямь точно курица… Что смешного-то? Кэмпбелл не считал себя ханжой, но мерзкое и унизительное сравнение ко всему еще и неверно; ему ДОВОДИЛОСЬ пробовать лягушачьи лапки… Вдруг неизвестно откуда, но видимо, из этого малоприятного источника, возникла идея. Грубая плоская шутка что-то напомнила.

Слова Стража.

Кэмпбелл открыл текст убийственного шоу и быстро прокрутил диалог между «с» и «к».

Вот, сейчас он начнет ее душить.

с: хочу видеть твое лицо, повернись ко мне с: не смей отворачиваться… смотри на меня, сука к: что ты делаешь… не надо… мне больно!

с: мяхкая белая шея, ммммм, ох ты, буто лебединая… она и впрямь пре лесть… чу ешь ее страах? на, отведай его…

с: сжимаю твое горло… смотр в глаза к: прошу, хватит… я не могу дышать с: небесные врата… отворены… отведай… слов в железной шелухе к: НЕТ, ПОЖАЛУЙСТА… БОЖЕ! ЧТО ТЫ ДЕЛАЕШЬ… НЕ НАДО

В памяти застряла необычная фраза — «слова в железной шелухе». Что она передает: возбуждение и мускусный металлический привкус, исходящий от… Что подразумевается: кунилингус или зловоние ужаса? Или то и другое?

Возможно, здесь просто ошибка — пропущены два-три слова, и без того уже исковерканный текст превращается в бессмыслицу. Но страх жертвы вполне осязаем.

Однако убийца ее не домогался. Возможно, эта фантазия отражает его желания, и тогда секс — частичный мотив; или же все затеяно для услаждения публики, падкой на этакие штучки.

В любом случае парень сдвинутый. В тексте есть и другие примеры яркой, но непонятной образности, позволяющей предположить, что у Стража барахлят органы чувств.

Мысль о необычной патологии подбросила жена.

Когда он вернулся домой, Кира еще не спала. Под дверью спальни виднелся свет, слышался тихий перестук клавиш.

Кэмпбелл осторожно поставил в прихожей спортивную сумку, повесил в шкаф ракетки и прошел на кухню, где достал из холодильника ледяную банку «Маунтин дью». Утолив жажду, он протяжно вздохнул. Жить в сейфе было еще непривычно.

Год назад они переехали в «Дикие пальмы» — престижную закрытую общину в историческом районе Ибор-Сити, старом Латинском квартале Тампы. Армуры купили особняк с гаражом на две машины и крохотным задним двором, где могла играть Эми. Кэмпбеллу больше нравился обветшалый район на другом берегу реки, где в старом вычурном доме 30-х годов они снимали захламленную квартиру, до того как Кира начала работать в клинике. Но это был их первый собственный дом, купленный с помощью жениных родичей из Сан-Франциско, которые дали ссуду под небольшой процент. Жаловаться грех, особенно теперь, когда неизвестно, сколько им еще здесь жить.

Кэмпбелл босиком прошлепал наверх. Подложив под спину подушки, Кира печатала статью о чем-то таком молекулярном, которую завтра надо было сдать.

— Привет, милая, — кротко сказал Кэмпбелл.

Кира бросила взгляд и молча помахала.

Приняв душ, он заглянул в детскую: Эми крепко спала в обнимку с медвежонком, почти не уступавшим ей размером. Этот образ доверчивой чистоты усугубил ощущение вины в том, что по собственной глупости он подставил близких, рискуя их безопасностью, а то и всем будущим. Кэмпбелл проиграл кучу денег — все сбережения и даже больше.

Сказать Кире не хватало духу.

Кэмпбелл осторожно высвободил плюшевого зверя, поцеловал дочь в лобик и пошел в спальню.

Кира работала, крыло черных волос загораживало ее глаза.

Кэмпбелл трепетал перед собранностью и беспредельной трудоспособностью жены, которая готовилась получить степень по биохимии и психологии в университете Сан-Франциско, да еще четыре дня в неделю работала в нейрофизиологической лаборатории Тампы. Он счел за лучшее не мешать ей, особенно после того, как сам весь вечер гонял в теннис. Порой казалось, что Кира уж слишком себя загоняет.

Кэмпбелл ценил ее помощь как психолога и привык считать себя и ее одной командой. Когда жена выключила свет, он завел разговор о необычной сексуальной образности в словах Стража, чей портрет она помогла составить. Хотелось знать ее мнение.

Он безнадежно пытался облагородить не поддающуюся смягчению тему. Кира молча слушала. Кэмпбелл закончил и, услышав в тишине размеренное дыхание жены, подумал, что она уснула.