Бентли Литтл - Письма, несущие смерть

Для подкрепления своей точки зрения я быстренько настрочил письмецо якобы от возмущенного жителя города. Я придумал старую даму, родившуюся в Акации и прожившую здесь всю свою жизнь. Мол, она считает отвратительным фанатизм, столь очевидно влияющий на политику чиновников, избранных горожанами и изгоняющих жителей ее любимого города.

«Леджер» опубликовал оба письма (неужели они публикуют все, что получают?), и спор разгорелся с новой силой. Совсем рядом с моими письмами оказалось неофициальное мнение известного расиста-экстремиста, без чьей поддержки, в чем я был абсолютно уверен, городской совет вполне мог бы обойтись.

В бой ринулась альтернативная пресса: одна из двух подпольных газет округа Ориндж напечатала совершенно лживую историю, будто Карлос Сандоваль посетил собрание местных испаноязычных лидеров, и украла цитату из моего письма; другая опубликовала передовицу (без подписи) с пересказом всех моих мыслей. Я был польщен и взволнован тем, что оказался в центре этого конфликта, но понимал, что темп сбавлять нельзя. Поэтому я написал письмо в «Лос-Анджелес таймс», на этот раз от лица бизнесмена, проживающего в приличной части города и возмущенного тем, что чиновники отнимают бизнес у мелких собственников и передают его своим приятелям.

В редакции потекли письма согласных и несогласных со мной. Я написал еще одно письмо, заявив, что обсуждаемый городской район является исторической достопримечательностью, и пусть мелкие политиканы с неизвестными мотивами не марают его своими грязными лапами. Для всех своих писем я придумывал фальшивые имена и адреса; брал из телефонной книги настоящие и изменял одну цифру или букву. Ни разу мне не отказали. Все мои письма были опубликованы.

Отец постоянно комментировал полемику по Ист-Сайду, ругая противников реконструкции, но, похоже, он совершенно забыл о том, что инициатором все этой шумихи был я, что именно мое письмо заварило эту кашу. Как-то вечером я печатал очередное гневное письмо Карлоса Сандоваля, председателя Союза борцов за гражданские права испаноязычного населения, направленное против городского совета, как вдруг вошел отец. Я быстро вытащил письмо и небрежно положил его на стол текстом вниз, а в машинку вставил чистый лист.

— Что с тобой происходит? — спросил явно недовольный и раздраженный папаша. — Вместо того чтобы бегать за девчонками, ты прячешься в своей комнате, печатаешь письма. Я в твоем возрасте укладывал девок направо и налево. Как Том.

— Ну, ну. Звучит не очень-то по-христиански.

Отец угрожающе надвинулся на меня.

— Ты что, издеваешься надо мной?

— Нет, — солгал я.

— Я христианин, но и мужчина, черт побери. Чего о тебе не скажешь. — Он хмуро уставился на меня, и я отвел взгляд. — Почему у тебя нет подружки, Джейсон? Почему ты ни с кем не встречаешься, а?

Я сам этому удивлялся. А сейчас подумал, что, может, это шанс наладить с ним отношения. Может, стоит мне только открыться, и он тоже сделает шаг навстречу, и мы установим хоть что-то похожее на отношения отца с сыном. Лучше поздно, чем никогда? Я глубоко вздохнул и признался:

— Я не знаю, как встречаться с девушками.

Отец изобразил фальшивое недоумение:

— Неужели? Я знаю, что ты должен сделать. — Он наклонился ко мне. — Потрахаться.

Вот вам и родственная связь.

Он расхохотался своей шутке и вышел, а я еще долго сидел смущенный и униженный. Никогда мне не получить от него отцовского совета. Ублюдку совершенно не интересно быть моим отцом. Он любит только себя. Пусть он больше не пьет, но так и остался козлом и эгоистом.

Я запер дверь и закончил письмо редактору, приведя убедительные возражения против всего, что каждый день напыщенно провозглашал отец. Я знал, что он взбесится, прочитав столь точный критический анализ собственных доводов. Мне нравилось атаковать исподтишка; анонимность помогала мне бить в самые уязвимые места.

Получай, подонок. Так тебе , думал я.

На следующий день мы с Робертом, Эдсоном и Фрэнком Хернадесом отправились в ту маленькую забегаловку с моими любимыми тако. Никогда еще я не видел там столько народу. Газетная полемика оживила бизнес, и Фрэнк предложил составить петицию с требованием сохранить жилые дома и весь мелкий бизнес на Восьмой авеню и в ее окрестностях. Мне захотелось рассказать ему о своих действиях, но что-то меня удержало. Я оторвал взгляд от карне асада — тако с мясом, жаренным на углях, — и кивнул: