Питер Джеймс - За сумеречным порогом

Когда-нибудь он поймет: его отца возмущало то, что Харви, хотя и не унаследовал красоту матери, внешне был сильно на нее похож. И еще то, что она умерла, а он – жив. Многое поймет Харви Суайр в один прекрасный день.

Он начал завязывать шнурки своих крикетных бутс, не обращая внимания на разговоры и клацанье подошв по каменному полу, размышляя о письме, которое пришло утром и лежало в его пиджаке, висящем на крючке над его головой. Анджи. Харви не ожидал получить от нее весточку после того, что произошло. Однако частичка его «я» чувствовала смущение и отвращение к тому, что он сделал. Он ясно представлял себе выражение ее лица, снова ощутил, как она отпрянула, и, покраснев, уставился в пол, на свои бутсы. Другая частичка его «я» говорила: «Ты заслужила это, сучка!»

Харви не мог понять, почему он так сильно злится на нее. Когда его мать умерла, Анджи сочувствовала ему, утешала его, она была неподдельно огорчена. Ей даже удалось заставить его отца улыбнуться, когда они вернулись с похорон домой. Но она не позволяла ему заходить дальше невинных прикосновений и вела себя так, будто делала ему одолжение. И тогда, десять дней назад, в последний вечер пасхальных каникул, перед возвращением в пансион, он силой заставил ее прикоснуться к нему: схватил ее руку, запихнул себе в брюки и держал там, пока она не вырвалась. Потом всю дорогу домой Анджи не желала с ним разговаривать.

А вот теперь совершенно неожиданно пришло письмо, точно такое же, как другие, которые она писала ему: на маленьком плотном листе бумаги, туго свернутом и пахнущем ее духами – многословное и ласковое, написанное крупным круглым почерком перьевой ручкой с голубыми чернилами.

«Любящая тебя Анджи. Тысяча поцелуев».

О том, что произошло, она даже не заикнулась.

Он завязал каждый шнурок на два узла. Послышалось шипение аэрозоля, и он почувствовал тошнотворно-сладкий запах «Брута». Дейкр стоял над ним и, морщась, разглядывал в зеркале свои прыщи. Потом он откинул со лба светлые волосы, побрызгал другую подмышку, пшикнул за пояс спортивных трусов и стал натягивать майку. Теперь у Дейкра был пунктик насчет запахов. Казалось, он твердо верил: чтобы набрать очки, достаточно подобрать соответствующий запах.

В раздевалку ввалился Роб Рекетт; на ходу жуя резинку, он громко выпустил из себя воздух.

– Господи, Рекетт, ты отвратителен, – сказал Дейкр.

Рекетт, большой, нескладный, надменный парень с каштановой челкой, полностью закрывающей лоб, в ответ выпятил свой зад и снова испортил воздух.

– Ты – вонючка, Рекетт, – сказал Уоррал.

– Он не воняет, он благоухает, – поправил его Уоллс-младший.

Рекетт надул из жвачки шар, который лопнул с резким хлопком, и, стягивая себя галстук, объявил, что трахался с кухаркой ассистента-преподавателя, огромной толстой девицей, которая, по слухам, всегда была готова, только попроси.

– Прямо как ненормальная, – продолжал Рекетт. – Кладет его куда хочешь, хоть в ухо. Всегда лучше иметь дело с кем постарше. Они от этого без ума.

Харви Суайр нашел описание Рекетта – «кладет его в ухо» – странно возбуждающим, но не мог понять почему. Он было подумал, а не приударить ли и ему за этой девицей, но больно она толстая и сальная, кожа у нее как у жареной индейки. Он не хотел, чтобы все это произошло так, ни в первый раз и ни в какой другой. Он попытался вообразить, как Анджи берет его и кладет себе в ухо. Вот это совсем другое дело.

Ее письмо неожиданно рассердило Харви. Облегчение, которое он почувствовал, получив его, сменилось злостью. Какая-то часть его «я» хотела, чтобы она была с ним неистовой, отвратительной. Но она такой не была, и он чувствовал себя чуть ли не обманутым.

– Господи Иисусе, ну ты и фу-ты ну-ты, Дейкр, – сказал Том Хансон.

– Отвали, Хансон, ладно? По крайней мере, от меня не воняет, как от чьей-нибудь задницы.

– Может, и не воняет, только ты здорово ее напоминаешь, – отпарировал Хансон, открывая свой шкафчик и хохоча над собственной остротой.

– Фу-ты ну-ты в бутсах! – бросил Уоллс-младший, натягивая брюки; от ухмылки его лоб сморщился, и сквозь тонкий слой крема «Клерасил» на нем проступили прыщи.

– Если вы думаете, что я гомик, то как насчет той новой поп-группы с высокими голосами? Как они называются? Ты же знаешь, Харви. Вчера тебя чуть было не вырвало на их фото.

– «Шимпанзе», – ответил Харви Суайр.

– «Мартышка», балда, – заметил Хорстед. – Господи, ты и взаправду серый, Суайр, не знаешь ровным счетом ничего.