Питер Джеймс - Пророчество

Через несколько секунд девушка коротко кивнула, во взгляде читалось замешательство.

– Жаштавила меня выехать наперереж гружовику. Жаштавила меня думать, что я шильнее гружовика.

– Кто тебя заставил?

Наступило долгое молчание. Глаза Фиби закрылись, и Фрэнни ждала и молилась, чтобы они открылись вновь, чтобы Фиби не поддалась сну. Она огляделась, удостоверилась, что медсестры их не видят, и осторожно потрясла здоровую руку Фиби:

– Кто заставил тебя ехать наперерез грузовику, Фиби?

Та лишь распахнула глаза и в замешательстве уставились на Фрэнни.

– Планшетка, – произнесла она.

– Планшетка? – переспросила Фрэнни.

Фиби вдруг зашевелилась, из последних сил приподнялась и, умоляя о чем-то взглядом, потянулась к ней. Губы ее приоткрылись. Она пыталась что-то выразить глазами, потом заговорила, но голос звучал слишком слабо. Фрэнни наклонилась к ней ближе, прижавшись щекой к щеке.

– Планшетка. Предупреди их, Фрэнни.

Фрэнни недоумевала.

– Планшетка? Пожалуйста, объясни.

Внезапно она поняла, о чем говорит Фиби; внутри нее будто взорвалась бомба, начиненная страхом.

Март 1988 года

Когда ветхий «фольксваген», в который набилось восемь студентов-третьекурсников Лондонского университета, въехал на тротуар, Фрэнни Монсанто сунула руку под футболку и немного успокоилась, ощутив прикосновение распятия. Ей не нравилось то, что они делали. Час назад это казалось отличной идеей, но теперь, когда алкоголь начинал испаряться из головы, ее мужество улетучивалось вместе с ним, на смену ему пришло беспокойство, усиливающееся с каждой секундой, и воспоминания о том, что произошло, когда она была здесь в последний раз.

– Сейчас налево, мимо мусорных баков, – сказала она.

Фургон дернулся и остановился, грохот музыки заглох вместе с мотором. Они выбрались наружу и стояли на тротуаре, нелепая кучка людей, растрепанных, небрежно одетых, мокнущих под дождем в оранжевом свете уличных фонарей, будто они были заброшены космическим кораблем на неведомую планету. По обе стороны тянулись темные безмолвные окна банков и страховых компаний. На квадратной миле лондонского Сити улицы, в дневное время заполненные людьми, ночью становились тихими и пустынными, в субботу же они совсем вымирали.

Одинокий автомобиль промчался мимо них, рассекая лужи, блики задних огней на глянцевом асфальте следовали за ним, как привидение. Себ Холланд запер двери фургона. Мелкие капельки дождя щекотали щеки Фрэнни, показывающей дорогу. Завернув за угол, она провела их мимо Бюро по трудоустройству Джона Темплара с объявлениями о вакансиях за стеклом: «Секретарь у доктора медицины. Коммерческий агент – только за комиссионные. Бухгалтер, неполный рабочий день. Транспортный агент». Потом в узкий темный переулок. Мимо парикмахерской, газетного киоска, обувной мастерской и ателье портного. Тут Фрэнни остановилась и порылась в сумке в поисках ключей. Ее парусиновые туфли на пробковой подошве промокли.

– Ух ты! – произнес Себ. – Это хозяйство твоего отца?

Фрэнни кивнула.

– Здорово! – воскликнул кто-то.

Над стеклянной витриной красовалась надпись большими двенадцатидюймовыми буквами, две из которых отсутствовали: «САНДВ..И. КАФЕ ЛУИДЖИ». Изнутри к стеклу четырьмя присосками было прилеплено белое пластмассовое меню. «Здесь или навынос» – было напечатано в самом низу. Треснувшая табличка, подвешенная на тонкой цепочке в витрине, провозглашала: «Специализируемся на завтраках!». Колбасы свисали с крюков; ультрафиолетовая ловушка для мух над прилавком наполняла темное помещение кафе пурпурным свечением.

Фрэнни отперла дверь и вошла внутрь, вдохнув знакомые запахи мяса с приправами и оливкового масла, кофейных зерен и жидкости для мытья посуды. Она щелкнула выключателем; лампа дневного света под потолком вспыхнула, залив помещение ярким светом, и ее деловитое жужжание присоединялось к монотонному гудению холодильников.

Полки за стеклянной витриной прилавка пустовали. Только на самом верху стояла корзинка, в которой были пакетики с хрустящим картофелем. На прилавке с краю примостился электронный кассовый аппарат, вдоль стойки, прилепившейся к дальней стене, выстроились высокие табуреты, а в середине зала разместились крошечные столики с банкетками и пластмассовыми стульями вокруг них. Заднюю стену украшали мятые плакаты с видом Неаполя и Амальфи. Оба плаката были старыми, краски на них поблекли, края обтрепались, а в некоторых местах, там, где бесчисленное количество раз приклеивали и отдирали клейкую ленту, прикреплявшую их к стене, и вовсе были вырваны кусочки.