Пьер Буль - Фотограф [litres]

Прежде чем тронуться с места, Вервей еще раз вспомнил о Марсиале.

– Я полностью разделяю ваше мнение, – хихикнул он. – Этот идиот Гор сделал все, что мог. Он облегчил все наши трудности и, сам не осознавая того, решил почти все наши проблемы. Теперь мне даже кажется, что он так никогда и не догадается о той роли, которую мы заставили его сыграть. Он такой наивный.

Во вторник, накануне великого дня, Марсиаль Гор отправился в бухту. Настроение у него было прекрасное, все в нем пело от восторга, и сердце билось в том странном ритме, который знаком лишь любителям приключений, когда на последнем, полном риска этапе смелой авантюры лихорадочный взор вдруг начинает слепить магическое сияние успеха.

Уж давно в его жизни не было подобных часов страстного ожидания, часов, столь упоительно прекрасных; его перевозбуждение подогревалось неожиданно возникшим почти сладострастным чувством, которое он не испытывал со времен своей юности. Именно оно, это чувство, было главной причиной, побудившей его расположиться в бухте задолго до поднятия занавеса. Он хотел провести «ночь перед боем» на месте не только для того, чтобы осуществить последние материальные приготовления, ему надо было собраться с мыслями. Создание произведения искусства непременно требует от художника такого сосредоточения, какого можно достичь только наедине с самим собой.

А заодно Гор, рано уехав, облегчал заговорщикам выполнение их плана. Он предоставлял таким образом Ольге возможность спокойно собрать свои вещи, покинуть их марсельский отель и загодя присоединиться к своему сообщнику, которому была необходима ее помощь. Он допускал, что она оставит записку, где укажет какой-нибудь предлог, вынудивший ее столь поспешно уехать, и сообщит о принятом ею тягостном решении навсегда уйти из его жизни. Иногда он, улыбаясь, даже пробовал мысленно набросать за нее текст такого послания.

Марсиаль поставил машину на некотором расстоянии от бухты, даже не пытаясь ее спрятать. Присутствие легкового автомобиля неподалеку от туристской палатки должно было показаться естественным и не могло вызвать неудовольствия президента. Подъехав, фотограф увидел, что бухта не безлюдна. Три молодых человека, очевидно, прибывших сюда с соседнего пляжа, плавали возле своей лодки. Они не обратили на Марсиаля никакого внимания, и его тоже нисколько не беспокоило их присутствие.

Он вытащил из машины туристское снаряжение и начал ставить палатку в том месте, которое выбрал с учетом многочисленных тщательно взвешенных технических моментов. Несмотря на свое увечье, он затратил на эту операцию не слишком много сил. Точные и сноровистые жесты, вынесенные из доброго старого времени, непроизвольно всплывали в памяти. Гор не раз использовал туристское снаряжение для своих «засад», а то, как расположить палатку, чтобы создать для съемки наилучшие условия, он продумал до мельчайших деталей.

Закончив работу, он удовлетворенно улыбнулся, любуясь своим брезентовым пристанищем. Потом вернулся к машине, выгрузил весь свой рабочий инструментарий и аккуратно разложил его в углу палатки. Фотоаппараты, пленки, цветные фильтры, самые разные экспонометры – все это было предварительно строго отобрано и проверено. Теперь оставалось только ждать.

Солнце исчезло за высокими утесами, окаймлявшими бухту. Молодые люди сели в свою лодку и уплыли. Фотограф остался один. Песок в бухте еще сохранял тепло. Марсиаль раскрыл складное кресло и поставил рядом с ним стакан.

Казалось, все было готово. Теперь ему предстояло воспользоваться плодами собственного труда. Фон был настолько великолепен, что даже не имело никакого смысла делать вечером прикидку: утром и освещение лучше, и времени больше. Оставалось только выяснить, хорошо ли знают свои роли актеры. Все вроде бы шло своим чередом, но тем не менее что-то беспокоило Марсиаля. Когда он уселся лицом к морю, погружавшемуся в темноту, чтобы в последний раз мысленно остановиться на самых уязвимых моментах операции, он первым делом подумал о Вервее и его сообщнице, пытаясь представить себе их действия в этот только что наступивший вечер.

Гор уже немало времени отдал этой игре. Он знал, что Вервей поселился не в Марселе (он же сам и постарался уберечь своего бывшего соратника от подобной неосторожности!), а в пригороде. Меньше всего он привлек бы к себе внимание на каком-нибудь расположенном поблизости морском курорте, например, в Кассисе или в Ла-Сьоте. Марсиаль представлял себе, как заговорщики, подобно ему, сидят сейчас вдвоем где-нибудь на берегу моря, скорее всего, на террасе отеля, и Вервей, возможно, уже приладивший к подбородку свою фальшивую бороду, нервничает и изо всех сил пытается сохранять героическое спокойствие, настойчивее, чем когда-либо, убеждая себя в том, что он является посланцем судьбы.