Вадим Голубев - Облом. Детективы, триллеры, рассказы разных лет

— Удар этим пальцем — и человек на кладбище. Запомни это, — медленно и отчетливо сказал он.

Сделав шаг мимо ошарашенного негра, Терентий резко обернулся. Решивший, что сейчас последует удар, негр дернулся назад, оступился и сполз по стене.

— Я надеюсь, ты знаешь, что такое кладбище? — также отчетливо спросил Терентий.

— Да, босс, знаю! Мертвые там! — срывающимся голосом завопил негр.

— Точно! — ответил Терентий и медленно пошел прочь.

Это произошло во время брейка. Еще через три часа во время обеда к Терентию подошел один из ямайских.

— Скажи, босс, чем ты занимался в России? — спросил он.

— У меня было много профессий, — ответил Терентий.

— А не был ли ты, случайно, командос?

— Съезди в Россию и узнай! — последовал ответ.

Все, в том числе и спрашивавший, дружно расхохотались. Терентия приняли.

Гудок. Надо идти на рабочее место — через минуту конец перерыва. Терентий загасил окурок в пепельнице, двинулся к выходу. Вот он у своего агрегата. Сирена. «Пошла писать губерн6ия!» — снова замелькали руки Терентия.

— Привет, Терри! Как ты сегодня?

— Спасибо, мэм! Прекрасно! — проводил Терентий краем глаза хозяйку завода — двухсоткилограммовую сорокалетнюю англичанку.

Еще не старая женщина раскормила себя до такого состояния, что уже не может передвигаться самостоятельно. Однако каждый день она объезжает все цехи на электромобиле. Не смотря на толстоту, она отнюдь не ленива. Каждого из тысячи рабочих знает по имени, в курсе, кто на каком месте работает. В отличие от большинства толстых людей она совсем не добрая. Частенько после ее посещений завода на рабочей карточке того-то из сотрудников появляется буква f, что означает forget — забыть. Позавчера был четверг — день платежа. Взглянув на выданный бригадиром чек, Терентий выругался:

— Вот суки! Опять за час работы не доплатили! Так, что литр вина или три пачки сигарет, или семь гонконгских футболок шиш получишь.

За час, а то и два работы в неделю недоплачивали всем. Все про себя матерились, но молчали. Лишь новенький афганец Ахмед пошел с таким чеком к хозяйке. Недоплаченные деньги ему вернули, а букву f в карточку вписали. В пятницу о нем уже никто не вспомнил.

В Канаде нельзя критиковать начальство, задавать ему лишние вопросы. Терентий вспоминал, как еще в «совке» на профсоюзных и прочих сборищах ругали начальство, а оно всегда говорило: «Спасибо за критику!» Попробуй в СССР уволь кого-нибудь за критику! Правда, время от времени увольняли: тех, за кого «попросил» КГБ или у кого нашла коса на камень с уж очень большим начальством. И то: сколько перед этим воспитывали, увещевали, подыскивали работу в другом месте. Здесь, в Канаде, вякнул не то — иди, отдыхай! Чинушам, сидящим в офисах еще хуже. Могут не один год проработать бок о бок, а сказать другу лишь несколько слов, и то — по службе. Такого стукачества Терентий не видел даже в Израиле, а советская хохма: «Ты начальник — я — дурак. Я — начальник — ты — дурак» стала здесь нормой жизни. Хорошо лишь то, что никто не лезет тебе в душу, никто не вызывает на откровенные разговоры, никто ни к чему не призывает. Твой внутренний мир и душевный покой защищены сложившимися столетиями моральными устоями: «Не задавай лишних вопросов! Если человек захочет, он сам тебе расскажет».

— Эге, сирена! Быстро эти три часа пролетели. Пора обедать, — направился в кафетерий Терентий.

Он загрузил в одну из многочисленных микроволновок пластиковую коробку со вторым блюдом — рыбным филе с овощами. Заварив стакан чая и стакан кофе, принялся за салат из зелени и креветок. Только на одном, сверхсовременном заводе Терентий видел столовую самообслуживания, где продавались супы и вторые блюда. На остальных предприятиях работяги приносили харчишки с собой. Разогревали их в микроволновках, запивали напитками из банок, купленных в установленных в кафетериях автоматах. Терентий не пил этих напитков. От них у него начинали сыпаться волосы. Подкрепившись, он посетил курилку. По сравнению с брейком, там прибавилось народа. Все разбились по национальным признакам: китайцы с китайцами, испанцы с испанцами и так далее. На этом заводе Терентий был единственным русским. Рядом с ним примостился тоже единственный ливиец, черный как сапог Бесли Ломбарди. Бесли хотелось поговорить, и Терентий решил дать ему такую возможность.

— Скажи, Бесли, если, конечно, хочешь, откуда у тебя итальянская фамилия?

— О, Терри, это — целая история, — осклабился ливиец. — Моя мать — местная, с юга. Отец — итальянский генерал, один из сподвижников Бенито Муссолини. Меня родители нарекли Гитлером. Я с гордостью носил это имя, поскольку отец всегда утверждал, что Гитлер — очень хороший человек. Отец дал мне приличное образование и деньги. Повзрослев, я открыл собственный бизнес и процветал. Потом к власти пришли «красные». Они начали зажимать предпринимателей, особенно — полукровок. Двинул я в Германию. Думал: с моим именем королем там буду. Прилетел во Франкфурт-на-Майне. Офицер на паспортном контроле взял у меня паспорт и, даже взглянув в него, спрашивает: