Иори Фудзивара - Праздник подсолнухов

Я слегка отогнул краешек карты. Пятерка. Подвинул карту крупье. Она проделала тот же маневр — не переворачивая карты, взглянула на нее. Ловко.

Придвинутая ею карта тоже оказалась пятеркой. У «банкира» в общей сложности семь. У «игрока» три. Тот случай, когда только «игрок» может вытянуть дополнительную карту. Мурабаяси шумно сглотнул. Крупье сдал еще одну карту. Я заглянул в нее и вернул. Шестерка.

— Девять. «Игрок», — объявил крупье.

Вокруг одновременно раздалось несколько судорожных выдохов. Я перевел взгляд со своей подросшей вдвое горки фишек на сидящую напротив пару. В этот момент девушка подняла глаза и посмотрела прямо на меня.

Я обмер.

Эйко. Нет, не может быть. Она умерла много лет назад. Мурабаяси что-то говорил, но я все смотрел на девушку, не в силах оторваться. Послав мне ответный взгляд, она чему-то улыбнулась. Странно было видеть улыбку на лице человека, только что потерявшего десять миллионов. Слегка приподнятые уголки губ. Даже улыбка та самая. Девушке было лет двадцать пять, столько же было Эйко, когда мы поженились. Казалось, передо мной сидит ожившая Эйко, которой не коснулось время.

Я поднялся.

— Ты куда? — раздался над ухом голос Мурабаяси.

Обогнув стол, я замер перед девушкой. Взглянул на ее черную бейсболку. Вышитый золотом козырек отбрасывал тень на ее лицо. Словно почувствовав что-то, она подняла глаза. Наши взгляды встретились.

— Не могли бы вы снять головной убор?

Гордо вскинув подбородок, она смерила меня взглядом. Снова улыбнулась и, ни слова не говоря, сдернула бейсболку. Тряхнула головой, волосы рассыпались по плечам. Когда она снова посмотрела на меня, взгляд ее словно светился изнутри.

Наконец я смог выдохнуть. Вблизи она выглядела гораздо моложе. Наверное, все дело в макияже. Сейчас я не дал бы ей больше двадцати. Она и вправду очень напоминала Эйко в том же возрасте. И все же была другой. Неуловимо другой. Как если бы одну и ту же модель в разное время и в разной манере написали два художника: один — маслом, а другой — акварелью. Настолько они были похожи и настолько же отличались. В глазах Эйко плескался тот же диковатый свет, но более спокойный и старомодный.

— Простите, — выдавил я.

Я повернулся, чтобы уйти, но услышал за спиной:

— Эй, ты, кажется, попросил меня снять бейсболку и даже не объяснил зачем. А теперь надеешься отделаться каким-то «простите»?

Прозрачный голос. Очень родной.

Даже голос был похож. Интересно, черты лица влияют на тембр голоса? Между ними, пожалуй, было лишь одно большое различие. В Эйко не было той силы, что была в этой девушке. Обернувшись, я не смог удержаться от смеха.

— Что смешного?

— Ничего, — ответил я, — уж очень вы похожи на одну мою знакомую. Очень похожи. Вот мне и захотелось убедиться. А смеюсь я оттого, что обознаться было просто нелепо. Искренне прошу прощения. Извините!

Некоторое время она молча смотрела на меня, потом произнесла:

— Вы Акияма. Арт-директор Акияма.

Я взглянул на нее:

— Бывший арт-директор. Мы где-то встречались?

Она покачала головой:

— Нет. Просто меня несколько раз принимали за Эйко Акияму. Или Хатаму.

— Так звали мою покойную жену. Хатама — ее девичья фамилия.

— Неужели так похожа?

Я кивнул.

— Вот как? — сказала она. — Кажется, ваша жена несколько лет назад покончила с собой?

Я не отрываясь смотрел на нее. Не знаю, как долго это длилось. Вновь послышался треск лопающейся скорлупы.

Наконец я тихо спросил:

— Кто вам сказал?

— Те же, кто говорил, что мы похожи как две капли воды.

— Те? Во множественном числе? Выходит, у вас широкий круг общения?

Она опять улыбнулась:

— Вероятно, как и у вашей жены.

— Эй, ты, — подал голос молчавший до сих пор старик, — может, хватит приставать к людям?

Я повернулся к нему. Надо же, я сразу и не заметил, какие не по возрасту яркие у него глаза. Сверкают, словно начищенная сталь.

В этот момент раздался голос Мурабаяси:

— Прошу простить грубость моего спутника и в знак извинения принять от нас все эти фишки. — Он указал на стол, за которым мы недавно играли. — Жетонов там в общей сложности больше чем на двадцать миллионов. Таким образом, ваша комиссия за полдня составила триста процентов. Грех жаловаться.

— Комиссия… — Старик посмотрел на другой конец стола, затем снова перевел взгляд на стоявшего рядом Мурабаяси. — Ту сумму я тебе заплатил официально. Слово «комиссия» здесь неуместно. Однако я, пожалуй, мог бы счесть это компенсацией за испорченный отдых. С деньгами сегодня туго.