Дин Кунц - Казино смерти

Когда доктор Джессап отстранился от меня, он изменился. На нем проступили раны.

Его ударили в лицо каким-то тупым предметом, возможно, куском трубы или молотком. Ударили несколько раз. Пробили голову, изувечили лицо.

Разбитые в кровь, сломанные руки предполагали, что он пытался защищаться… или пришел к кому-то на помощь. В доме с ним жил только один человек — его сын, Дэнни.

Переполнявшая меня жалость тут же переродилась в праведный гнев, а это эмоция опасная, потому что мешает принимать правильные решения, лишает осторожности.

В таком состоянии, которое мне совершенно ни к чему, которое меня пугает, которое превращает меня в одержимого, я не могу устоять перед тем, что нужно сделать. Очертя голову бросаюсь вперед.

Мои друзья, те считанные, которые знают мои секреты, думают, что моя порывистость — наитие свыше. А может, это всего лишь временное помутнение рассудка.

Поднимаясь по ступеням, пересекая крыльцо, я думал о том, чтобы позвонить чифу Уайату Портеру. Но меня тревожило, что Дэнни может умереть в те несколько минут, которые уйдут у меня на звонок и ожидание приезда полиции.

Парадную дверь я нашел приоткрытой.

Обернулся и увидел, что доктор Джессап предпочел остаться внизу и топтаться на травке.

Раны его исчезли. Вновь он выглядел таким же, как до встречи со смертью, и на лице его читался страх.

Даже мертвые могут знать, что такое страх, пока не покинут этот мир окончательно. Вы могли бы подумать, что им уже нечего терять, но иногда они места себе не находят от озабоченности. И тревожит их не то, что может ждать за чертой этого мира, а те, кого они оставляют, уходя.

Я толкнул дверь. Открылась она легко и бесшумно, как хорошо смазанный механизм западни.

В свете горящих за матовыми плафонами лампочек я увидел белые филенчатые двери, выстроившиеся вдоль коридора, и ступени, поднимающиеся в темноту.

Матовый, а не полированный пол холла из белого мрамора казался мягким, как облако. И красно-сапфировый персидский ковер словно не лежал, а парил на нем — волшебное такси, ожидающее пассажира, охваченного жаждой странствий и приключений.

Я переступил порог, и пол-облако удержал меня. Ковер мягко пружинил под ногами.

В таких ситуациях закрытые двери буквально притягивают меня. За прожитые годы мне несколько раз снился сон, в котором по ходу поисков я открывал белую филенчатую дверь, и что-то острое, холодное и толстое, как металлический штырь забора, вонзалось мне в шею.

И всегда я просыпался до того, как погибал, задыхаясь, насаженный на этот штырь. А потом обычно уже не мог заснуть, независимо от того, в сколь ранний час открывал глаза.

Мои сны не могут считаться надежными пророчествами. К примеру, я никогда не ездил верхом на слоне голым, совокупляясь с Дженнифер Энистон.

А ведь прошло уже семь лет с тех пор, как я четырнадцатилетним подростком увидел этот сон. И у меня нет ни малейших оснований, чтобы верить, что наша идиллия с Энистон реализуется наяву.

И тем не менее я уверен, что сценарию с белой филенчатой дверью найдется место и в жизни, хотя не могу сказать, ранят ли меня, превратят ли в прикованного к кровати инвалида или убьют.

Вы можете подумать, что при встрече с белыми филенчатыми дверьми я постараюсь их не открывать. Да, я бы старался… если б не узнал на собственном опыте, что судьбу не обманешь и не объедешь. И цена, которую я заплатил за этот урок, была столь высока, что мое сердце превратилось в пустой кошелек, на дне которого позвякивают лишь две или три мелкие монетки.

Я предпочитаю пинком открывать каждую дверь и лицом к лицу встречать то, что может ожидать меня за ней, а не проходить мимо. Потому что иначе придется каждую секунду оставаться начеку, прислушиваясь, а не поворачивается ли за спиной ручка двери, не скрипят ли петли.

Но в этом доме двери совершенно меня не привлекали. Интуиция вела меня к лестнице, подсказывала, что нужно быстро подниматься.

Темный коридор второго этажа освещал только слабый свет, просачивающийся из двух комнат.

Открытые двери мне никогда не снились. Я без задержки направился к первой из этих двух, вошел в спальню.

Кровь насилия страшит даже тех, кто часто с ней сталкивается. Брызги, полосы, россыпь капель и потеки создают бесконечное множество рисунков Роршаха, в каждом из которых наблюдатель видит одно и то же: хрупкость собственного существования, доказательство собственной смертности.